Максим Мейстер

Блуждающий будда

«Щелк… Щелк… Щелк…» – маленькая серебряная шкатулка в руках мастера Чена щелкала крышечкой, словно метроном. Мастер открывал изящную шкатулку, сосредоточенно и даже немного удивленно смотрел в нее, а потом большим пальцем резко захлопывал крышечку. Снова открывал, снова сосредоточенно смотрел, снова захлопывал. Так продолжалось уже около двух часов. От напряжения у мастера Чена на лбу и висках вздулись вены, несколько капелек пота медленно пробирались по щеке к подбородку. Равномерные звуки-щелчки для мастера постепенно слились в один равномерный гул, не различимый, как тиканье часов.

Наконец в глазах мастера Чена что-то изменилось. Исчезло сосредоточенное и удивленное выражение. Шкатулка замерла в его руках, и больше не издала своего «щелк».

– Пусто, – сказал мастер Чен и равнодушно выронил шкатулку, мгновенно потеряв к ней интерес. Его лицо теперь светилось спокойствием и удовлетворением. Мастер приказал своему телу расслабиться.

– Да, тоже пусто… – повторил он и, прикрыв веки, улыбнулся. Он уже собрался погрузиться в привычную медитацию, когда в дверь постучали.

– Беспокойствам не сидится на месте, им свойственно приходить, – произнес мастер Чен. Вслушался в звук собственного голоса, попытался вникнуть в то, что он сказал. Недовольно покачал головой и открыл глаза.

– Тоже пусто… – тихо решил он и громко добавил: – Да?

Дверь открылась и в комнату вошли.

– Мастер Ли! – мастер Чен поднялся и приветливо улыбнулся. – Я рад вас видеть снова…

Мастер Ли взглянул исподлобья.

– Я помню, что мы уже виделись сегодня утром, – сказал он. Его, конечно же, не обманула ни улыбка на лице Чена, ни его вежливый голос. – Я должен извиниться, что прерываю ваши занятия. Поверьте, мне очень неудобно, но я смиренно прошу принять меня.

– Что вы, брат! – искренне изумился мастер Чен. – Неужели вы думаете, что мои по сути совсем пустые занятия значат для меня больше, чем даже малейшая возможность быть чем-то полезным кому бы то ни было, не говоря уж о таком возвышенном…

– Брат Чен, пожалуйста, не надо со мной упражняться в вежливости, – мастер Ли все-таки улыбнулся, но лишь на мгновение.

– Хорошо, брат, – лицо мастера Чена приобрело обычное свое выражение – спокойного, погруженного в себя человека. – Пожалуйста, проходите…

Мастер Чен подождал, пока гость подойдет. Они почти одновременно опустились в кресла. Друг напротив друга. Мастер Ли молча осмотрелся, словно видел эту комнату впервые. «Почему брат до сих пор не избавился от всей этой роскоши?» – мелькнуло в его уме, но он тут же привычно уничтожил эту мысль, почувствовав в ней критический настрой. Его собственная комната внешне совсем не отличалась от комнаты мастера Чена, но он уже давно избавился и от ковров, и от кресел, и от телевизора с видеомагнитофоном, и от всей другой мишуры, которой снабдил монастырь один богатый американский любитель буддизма…

Примерно полгода назад в монастырь заехал путешественник с Запада. Монахи уже привыкли к этим белым, как две капли воды похожим друг на друга, искателям восточной экзотики. В монастыре даже расширили комнату для гостей, сделав ее удобной не только для привычных к любым условиям монахов, но и для изнеженных западных путешественников. Никто в монастыре не запоминал труднопроизносимых имен гостей. Вслед за мастером Ли их всех звали «мистер Смит». Обычно путешественники останавливались в монастыре на пару дней. Они восхищались спокойствием и размеренной жизнью монахов, на словах высказывали сильную зависть, а через несколько дней почему-то торопились уехать. Но полгода назад очередной мистер Смит остался в монастыре надолго. Первую неделю он просто не выходил из комнаты для гостей, и наиболее любопытные из послушников говорили, что он просто лежит и смотрит в потолок. Он сделал щедрое пожертвование монастырю. Два раза в день один из послушников приносил ему простую еду и воду. К концу первой недели пребывания мистера Смита в монастыре им заинтересовался мастер Ли. Он подошел к двери комнаты для гостей и постучался.

– Да? – раздался в ответ глухой голос мистера Смита.

Мастер Ли вошел. Гость и в самом деле лежал на спине и смотрел в потолок. Мастер почувствовал беспокойство. Он подошел и, ни слова не говоря, сел рядом с кроватью. Он погрузился в себя, стараясь увидеть гостя на тонком плане. Почти сразу на мастера Ли обрушился поток такого отчаяния, такой тоски, что опытный монах чуть не выскочил из комнаты. Но он пересилил себя и до вечера, обливаясь потом, впитывал эмоции гостя и отправлял их в пустоту. К вечеру, так ни слова и не сказав, мастер Ли встал и вышел из гостевой. Он чувствовал себя, как раздавленный жук: еще не мертвый, но и не живой. Он добрался до своей комнаты, где сразу же рухнул на подстилку, набитую сухой травой, заснув еще в падении…

Никто в монастыре так и не узнал, что так мучило мистера Смита, что его заставило бежать из богатой и счастливой Америки в буддийский монастырь. Никто не узнал причин его состояния, но все видели, как на следующее утро после визита мастера Ли американец впервые вышел из комнаты. Он потянулся, сделал несколько упражнений и улыбнулся восходящему солнцу. Проходивший рядом послушник улыбнулся гостю и приветливо помахал ему рукой.

– Кто это был у меня вчера вечером? – спросил его мистер Смит по-английски. Послушник улыбнулся еще шире и что-то ответил.

– Не понимаешь, да? – уточнил мистер Смит. Послушник весело закивал, а потом на жутко ломаном английском произнес:

– Мастер Ли говорит могет. Хоросо-хоросо могет. Я – нет…

– Понятно. А где он?… Мастер Ли. Где Мастер Ли? – американец повторял имя мастера, пока послушник не понял и не отвел мистера Смита к нужной двери.

– Мастер Ли, – сказал он и исчез.

Мистер Смит как мог вежливо постучал. Вошел. Немного вычурно поклонился, заученным жестом сложив ладони.

– Вы говорите по-английски? – спросил он.

– Да, – просто ответил мастер Ли. Он только недавно пришел в себя, но был рад видеть гостя на ногах. – Вам лучше?

– О да! – у мистера Смита загорелись глаза. – Как вы это делаете?!

– Что? – удивился мастер Ли.

– Я будто заново родился! Из-за того, что случилось, я чуть не покончил с собой… И, наверное, этим бы и кончилось, но за один день!… За один вечер… Я сегодня проснулся, и все мои беды вдруг показались настолько мелкими, потому что… Я даже не могу объяснить это! Как же так? Просто раз – и нет! Как вы это делаете?

– Я здесь ни при чем, – скромно улыбнулся мастер Ли. – Это все атмосфера монастыря. Вы, наверное, прибыли из очень беспокойного места… – При этих словах мистер Смит яростно закивал головой. Он явно хотел что-то сказать, но удержался. – А здесь – нет беспокойств, – продолжал монах. – Все ваши проблемы, не имея почвы для своего развития, поглотили сами себя. Понимаете?

– Да! Да! – с жаром заговорил мистер Смит. – Я понимаю! Это здорово! Я чуть не умер, а на самом деле… Это – нечто! Я хочу стать монахом! Вы принимаете в монастырь? Я заплачу, сколько надо! Я богат!

– Вы можете жить, как гость, сколько хотите… – грустно улыбнулся мастер Ли.

– Но я хочу стать монахом, быть на равных со всеми здесь. Я понял, как бессмысленно и глупо было всё, чем я занимался… Только спокойствие имеет смысл. Слиться с этим спокойствием. Это такое наслаждение! Я почувствовал вчера такое!… О! Вам не понять!

– Хорошо, вы можете жить здесь на правах гостя еще месяц, а потом, если вы не передумаете, мы посвятим вас в мона…

– О! Я понял! Это испытание, да? Думаете, я сам откажусь? Ну уж дудки! Вернуться к этой… Не-ет! Я отсюда ни ногой! Месяц, так месяц! А зачем так долго? Какая разница: день, неделя, месяц, год… Время не имеет значения, ведь это только спицы на колесе самсары… – мистер Смит хитро улыбнулся. – Я ведь правильно говорю?

– Да, время не имеет значения, – согласился мастер Ли и почему-то закрыл глаза.

Мистер Смит удивленно посмотрел на него, неловко потоптался в дверях.

– Э-ээ, мастер Ли? – наконец произнес он, не выдержав и минуты молчания. – Так, значит, через месяц?

– Да, – мастер открыл глаза и недоуменно посмотрел на американца. – Ведь время не имеет значения?

– Вам понравилось? – довольно хохотнул американец. – Тогда я пока пошел. Можно я буду иногда приходить к вам, чтобы поговорить о буддизме?

– Поговорить о буддизме? – глаза мастера Ли округлились. Он несколько раз произнес эти слова про себя, а потом вдруг звонко рассмеялся. – Поговорить о буддизме!…

– Да, а что? – лицо мистера Смита недовольно вытянулось. Он не любил, когда над ним смеялись. Лицо монаха мгновенно сделалось серьезным.

– Нет-нет, ничего. Конечно же, приходите. Я всегда буду вам рад…

Но как только дверь за гостем закрылась, лицо мастера Ли снова расплылось в широкой улыбке.

– Поговорить о буддизме! – повторил он со вкусом. – Как глубоко и просто одновременно! Я не смогу спокойно заниматься, пока не поделюсь этой находкой!

Мастер Ли торопливо вышел из комнаты и через несколько секунд уже стоял у двери в комнату мастера Чена. Мастер Ли внутренне собрался, чтобы ни одним мускулом не выдать себя… Он вошел с очень серьезным выражением лица.

– Брат Чен, я пришел, чтобы поговорить с тобой о буддизме!

На лице брата Чена застыла приветственная улыбка, а через секунду он рассмеялся. Мало кто слышал в монастыре смех Чена…

– Брат, ты сам это придумал? – спросил он восхищенно. – Какая глубина! «Поговорить о буддизме»!

Потом они долго сидели и молчали вместе, вновь и вновь пытаясь проникнуть в бездонную глубину нового коана.

– Я хочу встретиться с ним… – сказал Чен, когда узнал, кто автор удивительной фразы. Мастер Чен встал и вышел. Через десять минут он вернулся и разочарованно сказал:

– Он слишком полон и пуст одновременно… Его мудрость не от знания, а от глупости. Наполненная пустота – самое страшное состояние этого мира. У него нет шансов.

Сказав эти слова, мастер Чен потерял интерес к гостю и больше с ним не встречался. Мастер Ли был согласен с точным, хоть и безжалостным приговором брата, но еще несколько раз встречался с самоуверенным американцем, который по большей части не давал собеседнику и слова сказать, делясь своим пониманием сути буддизма и своими открытиями. Мистер Смит был так вдохновлен своим быстрым продвижением по пути к нирване, что первые три дня второй недели пребывания в монастыре не давал никому прохода, стремясь что-то объяснить всем и каждому. Мастер Ли уже успел несколько раз пожалеть о том, что когда-то выучил английский…

К его счастью, в конце второй недели мистер Смит вдруг куда-то засобирался. У мастера Ли хватило такта ни о чем не напоминать беспокойному гостю.

А мистер Смит между тем явился к мастеру Ли в походной одежде, в которой какие-то две недели назад явился в монастырь.

– Я так благодарен вам и вашему монастырю… – начал гость проникновенно, – что не могу покинуть его, ни чем не отплатив вам… Конечно, я еще вернусь сюда, но сейчас меня ждут неотложные дела… По-моему, я еще смогу все исправить там у себя, и тогда… – мистер Смит мечтательно закатил глаза. – У меня будет столько денег, что я наконец смогу все бросить и стать буддийским монахом!

Мастер Ли хотел попытаться понять эту фразу, но не стал, так как почувствовал, что может показаться невежливым, если вдруг ему это удастся.

– Мы будем ждать вас, – вежливо улыбнулся мастер Ли.

Перед тем как уехать, мистер Смит попросил, чтобы ему позволили отблагодарить монастырь так, как он хочет. Никто не возражал. Тогда гость исчез на пару дней, а потом приехал с целым грузовиком всякой всячины. За день с помощью нескольких рабочих и одного немного сумасшедшего человека со странным именем «дизайнер» мистер Смит превратил комнаты двух наставников монастыря в роскошные апартаменты. Полы и стены были покрыты толстыми коврами, соломенные подстилки выкинуты и заменены роскошными кроватями с золочеными спинками. Появилась какая-то несусветная мебель и электроника… Послушники с интересом и завистью заглядывали в двери, рассматривая новенький телевизор, видеомагнитофон и музыкальный центр с набором дисков околовосточной музыки. Однако всему этому великолепию не суждено было радовать своих новых хозяев. Как только довольный собой мистер Смит уехал, мастер Ли приказал вынести все из своей комнаты и сбросить в ближайшую пропасть. Мероприятие получилось торжественным и очень символичным. В нем принял участие даже мастер Чен. Он стоял на самом краю обрыва и провожал взглядом каждую брошенную вещь.

– Да, так тоже можно, – сказал он, когда все закончилось. – Наши желания, брошенные в пустоту, разбиваются. Разбитое желание не так опасно, но самое безопасное желание то, которого нет…

Все ждали, как поступит мастер Чен со своей преображенной комнатой, но он ни как не поступил. Уже полгода она оставалась в том же состоянии, в котором ее оставил мистер Смит и его помощники.

…Два наставника небольшого высокогорного буддийского монастыря сидели друг против друга и молчали. Мастер Чен и мастер Ли, несмотря на то, что принадлежали к одной школе буддизма и жили вместе в одном монастыре уже больше двадцати лет, были совсем не похожи друг на друга. Высокий, худощавый мастер Чен слыл мрачным и суровым учителем. Послушники его уважали, но побаивались, стараясь без нужды не попадаться ему на глаза. Лицо Чена из-за своей непроницаемости было похоже на маску. Никто, кроме мастера Ли, не видел, чтобы мастер Чен улыбался. При этом все по себе знали, что взгляд его пронизывает насквозь… Послушники монастыря побаивались мастера Чена и были рады, что его не по-восточному вытянутое и бледное лицо можно было видеть не так уж часто. Большую часть времени мастер проводил у себя в комнате, покидая ее только во время занятий, обязательных служб и на редкие прогулки. Иногда он вдруг интересовался каким-то наиболее перспективным, по его мнению, послушником, давая тому несколько персональных уроков. Но это бывало не часто, и мало кто из послушников искренне желал удостоиться такой чести…

Мастер Ли был полной противоположностью своему коллеге. Даже внешне. Это был полный, невысокого роста круглолицый китаец. С привычной, казалось, никогда не сходящей улыбкой на лице. Мастер Ли обладал мягким и сострадательным характером. Все обитатели монастыря его обожали. Стоило ему появиться во дворе, как его обступали послушники, радуясь возможности услышать какую-то поучительную историю, получить наставления или просто услышать добрые слова в свой адрес. А выходил мастер Ли часто. Ему совсем не сиделось у себя в комнате, он постоянно был чем-то занят в монастыре. И это нравилось ему гораздо больше, чем медитация, во время которой он частенько засыпал, чего очень стыдился.

Как обычно, мастер Ли первый не выдержал затянувшегося молчания.

– Брат Чен, могу я вас спросить? – начал мастер Ли. – Об одной вещи, которая меня давно беспокоит?

– Конечно, любые беспокойства нужно немедленно пресекать, иначе они будут препятствием на нашем пути. Я буду рад, если смогу помочь вам, брат Ли.

– Брат Чен, неужели вас не тревожит вся эта неуместная роскошь вокруг?

– Роскошь? – мастер Чен недоуменно поднял взгляд. – Ах это!… Нет, она меня не беспокоит. Неужели есть какая-то разница в медитации на ковре или соломенной подстилке? И то и другое, в конце концов, не существует, не говоря уж о том, что не существует разницы между ними. Как может существовать разница между двумя вещами, которых нет?

– Это теоретически, но практически… – мастер Ли замолчал, старясь подобрать слова.

– Да, вы правы, – вдруг согласился мастер Чен. – А практически эта «роскошь» беспокоит вас… Вы можете поступить с ней так, как хотите.

– Но вы забываете о примере, – мастер Ли вдруг почувствовал себя уязвленным, но за доли секунды уничтожил негативное чувство. – В монастыре живут монахи, которые еще не достигли вашего уровня понимания. Ради них я показал пример непривязанности, сбросив все ненужное в пропасть, в пустоту…

– Да, так тоже можно, – повторил мастер Чен. – Но простите, дорогой брат Ли, за откровенность, вы ошибаетесь в том, что ваш пример был примером непривязанности. Вы как раз показали пример привязанности, пусть очень возвышенной, но привязанности…

Мастер Ли хотел что-то сказать, но вместо этого надолго замолчал.

– Вы правы, мастер Чен, – наконец тихо произнес он. – Ваш пример – пример настоящей непривязанности. Простите.

Они снова помолчали. И снова мастер Ли начал говорить первым:

– Вообще-то я пришел спросить не об этом… Я хотел бы узнать… Я хотел бы поговорить о брате Фэй Хуне…

– Брат Хун?… Да, у него есть шансы. Не очень большие, но есть… – мастер Чен проницательно посмотрел на собеседника.

– Да, но я бы снова хотел поговорить о ваших методах обучения. Вам не кажется, что они несколько… жестоки?

– Жестоки? Жестокость рождается от чувств: от злобы, зависти, ревности… Я не мог быть жестоким, потому что не могу ничего из вышеперечисленного испытывать по отношению к брату Хуну или к кому бы то ни было еще…

– Да, но он уже второй день не может нормально дышать носом!

– Разбитый нос за мгновенное просветление – не такая уж высокая плата…

– Мастер Чен, пожалуйста, для моего блага, расскажите подробнее о том, что произошло…

– Хорошо, – легко согласился мастер Чен. Он закрыл глаза и в течение получаса не произнес ни слова, а потом внезапно, без всякого перехода, заговорил:

– Я давно приметил брата Хуна. У него большой потенциал, но он молод и, несмотря на глубокие теоретические знания, не понимает основ. Я решил помочь ему. Вечером, когда монастырь готовился ко сну, я позвал его с собой. Мы пошли на вершину Кунь. Там очень хорошо наблюдать закат. Мы шли, и сначала подъем был не слишком крут. Подножье горы всегда полого. Оно было покрыто травой и цветами. Идти было приятно и легко. Брат Хун смотрел по сторонам и радовался прогулке. Но вот мы подошли к первому большому камню. Он был голым и острым. Я остановился перед ним и оглянулся на пройденные луга. «Сейчас мы прошли легкий путь. Ты понял это, брат Хун?» – спросил я его. Он ответил: «Да», и мне показалось, что он действительно понял. «Но чтобы идти дальше, мы должны преодолеть этот острый камень, – сказал я. – И дальше уже не будет так мягко и легко. Ты понимаешь это?» – «Да», – снова ответил брат Хун. И тогда мы преодолели голый и острый камень, и брат Хун немного содрал кожу на колене, потому что был неопытен. Мы преодолели камень и пошли по крутой тропинке вверх. Здесь уже не было цветов, только горные травы еще кое-где пробивались сквозь камни. С каждым шагом взбираться становилось все труднее. Брат Хун уже не смотрел по сторонам. Мы добрались до небольшой ровной площадки и снова остановились. «Мы прошли сложный путь, – сказал я. – Но дальше будет еще сложнее, и поэтому нужна передышка. Понимаешь?» – «Понимаю…» – сказал брат Хун, и я подумал, что он действительно понимает. Я дал время на отдых, а затем мы стали взбираться дальше. Гора стала совсем крутой, и нам иногда приходилось пробираться ползком, обдирая колени и ладони, но мы двигались вперед. И на середине этого пути, не останавливаясь, я спросил брата Хуна: «Понимаешь?» И он, задыхаясь, ответил: «Да». И я подумал, что он действительно понимает…

Брат Хун совсем уже выбился из сил, когда мы добрались до ровной площадки на самой вершине горы. В двух шагах от нас была бездонная пропасть, а прямо перед нами догорал кровавый закат… И тогда я сказал: «Мы забрались. Теперь мы на вершине, и одновременно у самой пропасти… Посмотри же на закат!… Понимаешь?!» Тогда брат Хун посмотрел на красный закат и усталым голосом сказал: «Да, очень красиво…» И тогда я понял, что все его «да» были просто бессмысленным сотрясением воздуха! И тогда я размахнулся и как мог сильно ударил его кулаком в нос. Он зашатался, схватился руками за лицо, а когда отнял их и увидел кровь… Из его носа текла кровь, и его руки стали красными… Брат Хун посмотрел на красные руки, а потом на кровавый закат, потом снова на руки… И тогда он действительно ПОНЯЛ! Я прочитал это по его глазам…

Мастер Чен замолчал. Казалось, то, что ему пришлось так долго говорить, утомило его. Он помолчал, а потом уверенно повторил:

– Разбитый нос за подлинное понимание – не такая уж высокая цена… Понимаете?…

– Да… – сказал мастер Ли и непроизвольно потер рукой нос. Он прикрыл веки и сосредоточился на том, что рассказал ему брат Чен. Все было действительно прозрачно, очевидно. То, что послушник Фай Хун не смог сразу понять такого простого урока, можно было объяснить только его невнимательностью. Вдруг мастеру Ли пришла в голову замечательная мысль:

– А не мог ли быть его ответ в конце пути знаком его абсолютного понимания? Не промежуточного, на которое рассчитывали вы, а конечного? Ведь те его слова на вершине горы, слова «да, очень красиво» при виде кровавого заката, могли означать не только непонимание, но и наоборот, полное понимание…

Мастер Чен с уважением глянул на собеседника.

– Да, если бы эти слова были сказаны так, как они должны были быть сказаны, то это были бы слова Будды… Но они были сказаны так, что мне пришлось разбить брату Хуну нос…

– Конечно… Простите, я просто хотел произвести впечатление своим глубоким видением…

– Что вы, брат Ли, я рад, что вы мне указали на этот удивительный момент. Сегодня же вечером я снова заберусь на гору Кунь и попробую увидеть то, что вы сказали.

– Но мое понимание всего лишь теоретическое. Кто знает, что сказал бы я, пройдя весь путь и оказавшись на вершине горы Кунь…

– Подлинное понимание часто рождается из теоретического знания, если последнее не становится самоцелью…

– Но еще чаще теория порождает другую теорию. Подобно тому, как от верблюда рождается верблюд, а от обезьяны – обезьяна, так и теоретическое знание порождает лишь теоретическое понимание…

– Да, чтобы стать буддой, надо соприкоснуться с буддой, а не читать книги будды, – грустно согласился мастер Чен и после паузы с благодарностью заметил: – Наш разговор сегодня дал мне почву для вечерней медитации…

В комнате в который раз за беседу воцарилось молчание. Немного погодя, мастер Чен глубокомысленно произнес:

– На самом деле я был бы не против, чтобы какой-нибудь будда «ударил меня в нос»…

– Именно это вы называете «соприкоснуться с буддой»? – решил пошутить мастер Ли. Но мастер Чен только вежливо улыбнулся. Тогда, чувствуя неловкость, мастер Ли продолжил:

– Все-таки я хотел бы до конца разобраться с этой историей… Неужели нельзя было как-то по-другому? Как-то мягко объяснить брату Хуну?

– Зачем? – удивился мастер Чен.

– Но ведь можно было обойтись без вашего сурового урока. Можно было подробно объяснить, чем в тот вечер была гора Кунь, что было ее подножием, и острым камнем, и тропинкой, и площадкой наверху, перед обрывом, что значил закат, в конце концов… Ведь это все можно было просто объяснить!

– Объяснить? Вы думаете, мастер Ли? Разве такие вещи можно ОБЪЯСНИТЬ? Мне всегда казалось, что понимание невозможно дать просто объяснениями… Только действие поможет. И пусть оно будет казаться жестоким… Это только кажущаяся… Видите осу? – вдруг перебил мастер Чен сам себя и указал собеседнику на окно. Мастер Ли посмотрел в указанную сторону и увидел маленькое желтое насекомое, упорно бьющееся в закрытую часть окна. – Видите, как она бьется? Подойдите и объясните ей, что стоит чуть-чуть отлететь назад, потом еще чуть-чуть полететь направо, и она – свободна. Потому что вторая створка окна открыта, и оса сможет лететь, куда ей вздумается. Попробуйте ей объяснить все это! Ведь это так просто…

Мастер Чен замолчал, словно ожидая от коллеги попытки убедить бедное насекомое, а потом закончил:

– Сколько бы вы не объясняли ей, что свобода в двух сантиметрах от нее, оса будет биться и биться в стекло, пока не умрет… Понимаете?

– Да, но человек – не оса…

– Разве? Вы всерьез думаете, что большинство людей чем-то отличаются от нее? Вспомните всех этих многочисленных мистеров смитов! Разве они не бьются в свои окна? Разве их не ждет неминуемая гибель, хотя спасение всего лишь в двух шагах от них?

– Да, но ваш метод…

– А мой метод таков!… – мастер Чен вдруг встал с кресла, взял со стола серебряную шкатулку, шагнул к окну, быстро накрыл осу шкатулкой и щелкнул крышкой. Жужжание на секунду прекратилось, а потом возобновилось с новой силой, но уже внутри шкатулки. Мастер Чен поднял шкатулку в руке, показывая собеседнику.

– Смотрите, она недовольна. Она возмущена и готова жалить за такую несправедливость. Ведь ее лишили свободы, теперь она не может свободно биться в стекло до смерти. Но… – мастер Чен выставил руку со шкатулкой в открытое окно и легко, привычно перещелкнул крышечкой. Мастер Ли успел увидеть, как оса с огромной скоростью вылетела из открытой шкатулки и исчезла в солнечных лучах. – Но… теперь она действительно свободна… – закончил мастер Чен и вернулся в кресло. – Пусть она думает обо мне, что хочет. Я не привязан к благодарности… Да, может быть, если бы я потратил полжизни, объясняя ей природу стекла и полуоткрытого окна, и каким-то чудом достиг в этом успеха, то она была бы мне очень благодарна, сказала бы: «Спасибо, мастер Чен, за великую науку, теперь я знаю так много, и могу лететь». И если бы для меня существовала разница между славой и оскорблениями… А ведь она, несомненно, ругает меня на чем свет стоит, не так ли, брат Ли? «Поймал, запер, да еще неосторожно стукнул крышкой…» Так вот, если бы для меня существовала разница, то я бы предпочел первый путь… Но меня не интересует отношение ученика ко мне, меня заботит его свобода, и если для этого надо разбить нос, то я разобью нос. И не важно чей…

Мастер Чен замолчал. Его собеседник неожиданно поклонился и вышел. Мастер Чен удовлетворенно кивнул, закрыл глаза и погрузился в медитацию.

Мастер Ли вышел, закрыл за собой дверь и остановился. Ему было одновременно грустно и радостно. Грустно за себя и радостно за брата Чена.

– Брат Чен по-настоящему идет по пути Будды, – тихо сказал сам себе мастер Ли. – А я… Я слишком привязан…

Мастер Ли вышел во двор монастыря, и его тут же окружили ученики.

– Мастер Ли! Мастер Ли! Расскажите нам историю о блуждающем будде! Вы обещали!…

Мастер Ли посмотрел на горящие интересом глаза, на знакомые, такие родные лица. Вот недавно прибившийся к монастырю послушник, которого он пару месяцев назад вылечил от малярии, выхаживая день и ночь; вот брат Тэн, пожилой монах, с которым они однажды потерялись в снегах и чуть не замерзли насмерть; вот совсем молодой послушник-сирота, для которого мастер Ли стал и отцом и матерью. Родители парнишки погибли во время обвала. Его сегодняшняя улыбка стоила мастеру Ли немало дней и ночей…

«Мастер Чен прав – я слишком привязан, я никогда не смогу ударить никого из них… Даже ради просветления… Я привязан к благодарности, к этим любящим взглядам, к этой теплоте, мое сердце принадлежит им, а не пустоте…»

Мастер Ли опустился на предусмотрительно подготовленную учениками подстилку и приготовился рассказывать обещанную историю. Послушники оживленно устраивались вокруг. Вдруг они, как один, замолчали, с лиц исчезла улыбка. Мастер Ли оглянулся. Во двор вышел мастер Чен и молча направился в сторону горы Кунь. Послушники втянули головы в плечи. Видно было, что они боятся пошелохнуться. Но сегодня мастер Чен никого с собой не позвал. Он собирался один увидеть красоту кровавого заката…

– Мастер Чен желает вам только блага… – зачем-то сказал мастер Ли, когда старший наставник исчез за воротами монастыря.

– Мы знаем, знаем, – заговорили монахи. – Он очень продвинут…

Они снова оживились, снова на лицах заиграла улыбка, радостно засмеялся мальчик-сирота:

– А правда, что блуждающий будда…

И вдруг грусть, сидевшая внутри мастера Ли, куда-то исчезла. «Может быть, брат Чен и прав, и мне никогда не достичь вершин духовного осознания. Пусть мой разум слаб, но мне кажется, что это тепло… эта… любовь… выше, чем…» – мастер Ли осекся даже в мыслях, а через мгновение он почувствовал, как внутри…

– А правду говорят, что если человек внезапно получил просветление – это значит, его посетил блуждающий будда? – спросил кто-то, но мастер Ли не ответил.

…И долго еще ждали ученики обещанной истории, потому что их любимый наставник окаменел, словно древняя статуя Будды. И лицо его светилось счастьем и неземным пониманием…

Максим МЕЙСТЕР

ЛЮБОВЬ БОГОМОЛА

Друг просматривает статью о жизни насекомых. Желая меня поразить, зачитывает следующее: «…Когда самец богомола запрыгивает самке на спину и начинает совокупляться, то самка через какое-то время откусывает ему голову и съедает ее. Самец богомола в этот момент похож на всадника без головы, который, несмотря на отсутствие такой важной части тела, продолжает хорошо держаться в „седле“ и даже интенсивнее совершает совокупительные движения. Биологи нашли этому явлению свое объяснение. Самец без головы начинает неистово выполнять свой супружеский долг потому, что его половые органы освобождаются от контроля мозга. „Безмозглый“ богомол только и может теперь совокупляться до смерти…»

Я, не отрываясь от дел: «Хм?! А у людей разве по-другому?…»

1.

Тропическая ночь. Стрекочут кузнечики, светлячки кружатся в причудливых танцах… Мудрый Богомол сидел и доедал одного из них. Светлячок был жирным и вкусным.

– Что ж, ты заслужил хороший совет… – произнес наконец Богомол, обращаясь к юноше, который принес ему светляка.

Мудрый Богомол был старым большим самцом. О нем уже давно говорили: "Столько не живут". И были правы: самцы богомолов столько не жили. Впрочем, старым он был только формально, по возрасту. В остальном же не отличался от своих молодых собратьев: крепкое тело, неуемный аппетит и здоровое жизнелюбие.

Молодые богомолы уважали Мудрого, хотя и побаивались. Но, несмотря на страх, часто приходили за советом, потому что знали: на всем побережье не было никого разумнее…

Молодой богомол дернулся от волнения и осмелился подползти поближе. Он был польщен вниманием Мудрого.

– Я… – попытался он начать свою речь, но прервался на полуслове.

– Эх, молодежь, молодежь! – Мудрый Богомол потянулся, сыто вытянув вперед лапы-лезвия. – Говори, не бойся! Я сыт и доволен.

Молодой богомол еще немного помолчал, набираясь решимости, а потом его словно прорвало:

– Я не видел никого прекраснее! Это чудо! Ее треугольная головка так грациозно вращается на стройной членистой шейке! Ее перепончатые крылышки так грациозно сложены! Когда они трепещут, то трепещет и мое сердце… Ее лапки – совершенство! А брюшко! Ее мягкое брюшко! Оно так соблазнительно движется! Туда-сюда… Туда-сюда…

Молодой богомол перевел дыхание, а старый зевнул:

– Ну-ну, продолжай…

Юноша несколько смутился и с меньшим жаром договорил:

– Ее тонкие усики так зовуще шевелятся, а прекрасные глаза, такие желтые и выпуклые…

– Понятно… – Мудрый Богомол заскучал. После сытного обеда ему хотелось подремать. – Ну и что ты от меня-то хочешь?

– Наверное, это любовь… – как будто не слыша собеседника, продолжал юноша. – Я не могу жить без нее!…

– Ну и ради бога, совет да любовь… – Богомол опять зевнул. – Ох, не надо было есть столько жирного на ночь… Кстати, и с ней ты тоже долго жить не сможешь. Впрочем, смотря как посмотреть на понятие "жизнь"…

Молодой богомол словно очнулся.

– Вот поэтому я и пришел… – опустил он голову. – Я не верю тому, что слышал о вас… Вернее, о том, что говорят, что вы говорите, о том, что…

Юноша запутался, дрожа от собственной дерзости и смелости.

– Ну, смелее… – подбодрил его Мудрый Богомол.

– Я не верю! – отчаянно выкрикнул юноша. – Я не верю, что это прекрасное чувство убьет меня! Нет!…

– Постой, постой! А я разве когда-то говорил, что тебя (или кого-то еще) убьет какое-то там чувство? Любовь, говоришь? Да нет, все намного прозаичнее: твоя возлюбленная просто отгрызет тебе голову…

– Нет! Нет! – влюбленный юноша ничего не слышал. – Она прекрасна! Она любит меня! Она так манила меня к себе, говоря ласковые слова, призывно шевеля усиками и так сладостно трепеща брюшком! Мягким, округлым брюшком! Туда-сюда, туда-сюда…

– Так зачем же ты пришел?! – стараясь перекричать юношу, громко спросил Мудрый Богомол. – Иди к своей прекрасной возлюбленной, и не отнимай мое время!

Молодой богомол замолчал, поняв, что переходит все границы приличия. Тем не менее, он решился еще на одну дерзость:

– Теперь я понимаю, почему о вас ходит такая дурная слава… Мало кто из нас, молодых богомолов, решается прийти к вам…

– Так почему же ты пришел?

Молодой богомол поник и тихо ответил:

– Я боюсь… Я знаю, что вы самый старый, самый мудрый и самый опытный богомол. Я знаю, что вы не можете говорить просто так, но… Я не могу поверить! Она! Она… Это такое чудо! Как же может быть?! Нет! Нет!

– Стой! – прервал юношу Богомол. – Ты начинаешь по новой. Давай, я тебе расскажу, как все будет. Без всяких громких слов и эмоций. Просто факты, хорошо? Где твоя возлюбленная?

– Здесь, недалеко… Она сидит на ветке и ждет меня… Ах! – юноша закатил глаза, казалось, он сейчас упадет.

– Стоп! – окрикнул его Богомол, и юноша пришел в себя. – Ты молодец. Не многие приходят ко мне, это правда… Только самые разумные… А ты ведь оставил свою прекрасную богомолиху, чтобы прийти сюда! Я восхищен!…

Мудрый Богомол даже перестал зевать. На самом деле он с большим сочувствием относился к тем молодым богомолам, которые приходили к нему. Он был уверен, что именно они – самые разумные представители его рода, потому что сотни и тысячи других даже не задумывались о его словах, передавая их друг другу или как анекдот, или как страшилку, или, в лучшем случае, как какую-то сложную аллегорию… Никто не воспринимал его слова всерьез, а ведь он всего лишь просто и открыто говорил то, что совершенно точно знал сам, чему был неоднократным свидетелем. Лишь изредка приходили к нему юноши, обеспокоенные передаваемыми из уст в уста рассказами, чтобы убедиться: слухи о старом, выжившем из ума Богомоле – правда. И лишь немногие из приходивших действительно хотели узнать истину. Но пока не удалось спасти ни одного из них. Мудрый Богомол оставался единственным, кто знал страшную тайну… И пусть за глаза его называли выжившим из ума стариком, а не Мудрым! Пусть! Богомол знал, что у него-то с головой как раз все в порядке и самое главное – БУДЕТ все в порядке.

– Ну так как? Рассказывать? – Мудрый Богомол испытующе смотрел на молодого.

– Да… – еле слышно прошептал тот.

– Все будет просто. Ты придешь к ней, она поманит тебя, а когда ты, очарованный ее, как ты говоришь, мягким брюшком, предашься радостям этой, как ты выражаешься, любви, она отгрызет тебе голову. В буквальном смысле. Это не помешает тебе закончить свой любовный танец. Для этого голова не нужна. Для этого дела нужна совсем другая часть тела, а ее она тебе отгрызать не будет. Ну, а когда ты закончишь, она тебя доест. Впрочем, может и нет, если будет сыта…

– Нет! Это не правда! – закричал влюбленный юноша.

– …И тогда твое безголовое туловище будет валяться на земле, пока утром его не растащат муравьи, – не обращая внимания на крики, закончил свой жестокий рассказ Мудрый Богомол.

– Это неправда! – не унимался молодой богомол. – Ты просто старый циник!

И юноша расплакался. Расплакался от жестоких слов Мудрого Богомола и своей неслыханной дерзости.

– Да? Может быть… – ничуть не обиделся Мудрый Богомол. – Но так будет…

– Этого не может быть! – не мог успокоиться молодой богомол. – Она так прекрасна! Она любит меня и никогда не сделает ничего плохого…

Мудрый Богомол лишь скептически кивал в ответ, грустно улыбаясь:

– Все так говорят… Думаешь, ты первый приходишь ко мне?…

– Вы просто не видели ее! Может быть, вы и правы на счет других! Ведь вы самый старый и опытный богомол на всем побережье. Может быть! Но она – не такая!…

– Все так говорят…

– Нет, правда! Хотите, я вас познакомлю? – вдруг загорелся юноша. – Она здесь, недалеко! Ждет меня на ветке… Пойдемте! Она совершенно не такая!

– Хорошо… – Мудрый Богомол приподнял туловище. – Почему-то я каждый раз верю в лучшее… Пойдем, убедимся еще раз!

– Да! Да! И вы поймете, что любовь – самое прекрасное чувство на свете! И что моя возлюбленная…

– Все так говорят… – упрямо повторил Мудрый Богомол.

Они вместе доползли до соседнего куста. В его тени – если можно говорить о тени ночью – сидела молодая красивая богомолиха. Она терпеливо ждала своего возлюбленного. Заметив самцов, она стала бросать на них томные взгляды, игриво вращать усиками и призывно шевелить брюшком.

– Разве она не прекрасна?! – вскричал влюбленный юноша и побежал ей навстречу.

– Стой! – закричал Мудрый Богомол. – Глупец! Стой!

Но было уже поздно. Влюбленные встретились, их тела соединились и заплясали в восторженном танце.

– Я не могу на это смотреть, – пробурчал Мудрый Богомол и пополз прочь. Но боковым зрением он успел заметить, как возбужденная богомолиха развернулась к возлюбленному и перегрызла ему шею, а он продолжал обнимать ее, судорожно двигая брюшком. Туда-сюда, туда-сюда…
* * *

Мудрый Богомол медленно пополз на свой куст. Ему было грустно. За спиной не утихало любовное пиршество, и Богомолу нестерпимо хотелось повернуться и смотреть, смотреть… Но он пересилил себя. Ему было грустно, но одновременно с грустью и сожалением он испытывал сильное чувство собственной правоты. И это ощущение как бы поднимало его надо всеми. Богомолу казалось, что он летит высоко-высоко, а все эти глупые насекомые – его собратья богомолы, кузнечики и муравьишки – ползают где-то внизу. А он смотрит на них с жалостью: "Ничего не знающие глупцы! Я – Мудрый Богомол, а вы – ничего не способны понять, даже если я вам расскажу…"

Занятый такими возвышенными мыслями, Мудрый Богомол залез на свою любимую ветку и задремал. Ему снился восторженный юноша, кричащий: "Я люблю ее! Она любит меня! Она не такая!", а потом он же, но уже скачущий на своей возлюбленной. Без головы… Мудрый Богомол прогнал навязчивое видение и вскоре крепко заснул. Наступало утро.

Мудрого Богомола не всегда называли Мудрым. Когда-то вместе со сверстниками он перелетал с куста на куст, думая только о любви, ища свою прекрасную богомолиху, которая поманила бы его томным взглядом выпуклых глаз и соблазнительными движениями брюшка. Юноши только и говорили о любви. Уже тогда в голову юного Богомола закралось подозрение. В перерывах между восторженными обсуждениями любовной темы он пытался узнать, а где же взрослые богомолы? Где счастливые парочки? Почему они прячутся? Но от его расспросов отмахивались: "Наверное, их унесло на крыльях любви, и они счастливо живут где-нибудь…" И Мудрый Богомол тоже верил, что так оно и есть. Ему казалось, что как только он встретит свою возлюбленную, у него отрастут огромные крылья, и он вместе с прекрасной подругой отправится далеко-далеко, за океан, где они вечно будут счастливы. Эти мечты казались такими реальными, что Богомол забывал о своих сомнениях и вместе со всеми продолжал поиски очаровательных девушек-богомолих, которые прятались в кустах.

Его приятели один за другим исчезали, и Мудрый Богомол с завистью думал, что вот, они уже нашли свой идеал… Ему долго не везло, но однажды…

Она неподвижно сидела на толстой ветке, умело слившись с окружающей листвой. Однако ничто не могло скрыть ее прелестей. Мудрый Богомол влюбился сразу и без памяти. Он никогда не видел ничего более совершенного. Ее точеные членистые ножки замерли в такой неповторимой грации, что лапки Мудрого Богомола свело судорогой, так ему захотелось как можно быстрее подлететь на крыльях любви и ласково прикоснуться… Тут девушка заметила Мудрого Богомола и, несомненно, тоже мгновенно влюбилась в него. Она моргала своими прекрасными большими глазами, словно говоря: "Неужели я вижу это? Неужели ты наконец пришел, мой герой?!" Прекрасная богомолиха зашевелила усиками и соблазнительно изогнулась, ее молодое пышное брюшко призывно затрепетало…

– Я лечу к тебе, моя любовь! – прокричал Мудрый Богомол и бросился навстречу…

Случайность. Простая случайность! Его задняя нога попала под тонкую ветку, и когда Богомол рванулся, он сломал ногу и упал на землю. Он замер, молясь, чтобы прекрасная богомолиха не видела его позорного падения. Он попытался встать, но не смог. Нога не слушалась. Сгорая от стыда, Богомол поднял голову и увидел, что его девушка уже не обращает на него никакого внимания. Он пропал из поля ее зрения, и богомолиха тут же о нем забыла. Она снова замерла, почти слившись с кустом.

Мудрый Богомол в отчаянии хотел закричать. Он хотел сказать, что никуда не пропал, что он сейчас приползет. Пусть не на крыльях, но для любви нет границ! Разве какая-то нога – препятствие для такого большого чувства? Он хотел прокричать все это и много других возвышенных слов, но тут заметил, как на куст его возлюбленной спустился давний приятель. Он огляделся и тоже заметил прекрасную богомолиху. А она – его. Их глаза встретились, и… Мудрый Богомол хотел кричать, но в его горле будто застрял огромный ком, который не давал не то, что крикнуть, он не давал даже дышать!

И все повторилось. Точно так же, как минуту назад она приветствовала Мудрого Богомола, богомолиха стала заигрывать с приятелем. Глазки, усики, брюшко… Гнев и ревность захлестнули Мудрого Богомола. Он хотел подлететь и разорвать обоих! Но все тело словно свело судорогой, и Мудрому Богомолу оставалось только смотреть, сгорая от жестоких чувств…

Как часто он благодарил потом эту случайность и сломанную ногу! Нога вскоре отросла, а вот голова приятеля – нет… Именно тогда Мудрый Богомол узнал страшную тайну их рода: любовь не уносит куда-то за моря, она лишает головы.

В ту ночь, наблюдая, как богомолиха откусила и съела голову его приятеля, Мудрый Богомол потерял сознание от ужаса. К утру, он очнулся и подумал, что ему приснился кошмар. Он попытался встать и обнаружил, что сломал ногу. Его прошиб холодный пот. Не глядя вперед, он пополз к тому месту, где ночью проходил танец любви… Он полз медленно, и не столько из-за травмы, сколько из-за нежелания… Он наткнулся на тело приятеля. Оно валялось как раз под веткой… Под той самой толстой веткой! Словно под гипнозом, Мудрый Богомол поднял глаза и… Головы не было! Значит, это не сон! Богомол вновь затрепетал от ужаса и отвращения. И как он мог вчера привлечься этой… этой!… Этим чудовищем в образе прекрасной и соблазнительной девушки-богомолихи! Мудрый Богомол долго не мог прийти в себя. Он подождал, пока отрастет нога, и с огромным рвением кинулся летать между кустами, разыскивая молодых богомолов. Он рассказывал им всю правду, но над ним смеялись. Никто не хотел верить Мудрому Богомолу. Все говорили, что он спятил. Вскоре он стал известен по всему побережью. Юноши специально разыскивали его, чтобы послушать историю про откушенную голову и вволю посмеяться над сумасшедшим богомолом.

Однажды Богомол встретился с очень разумным юношей, который внимательно выслушал его историю и сказал:

– Даже если это правда, все равно ты зря беспокоишься. Просто эта девушка была чокнутой… – "Как и ты", – хотел добавить юноша, но сдержался. – Так что, не переживай. Найди себе другую. Столько прекрасных девушек прячется в кустах! Не забивай себе голову разными глупостями. А скорее всего, тебе просто все привиделось. Приятель увел любимую, вот ты и бесишься. Мы же понимаем!… Не переживай, все образуется…

Мудрый Богомол задумался над словами юноши. "Может, так и есть на самом деле? – засомневался он. – Может, мне и правда попалась сумасшедшая? И я просто должен радоваться, что не стал ее жертвой?" Он перестал летать от одного богомола к другому, перестал рассказывать ужасную историю, очевидцем которой стал. Теперь, как и раньше, он каждую ночь перелетал с куста на куст, но не в поисках любимой девушки. Он внимательно следил за молодыми собратьями. И вскоре ему вновь удалось увидеть то, что так поразило его в первый раз!…

С той поры он видел множество "танцев любви", но все они заканчивались одинаково: обезглавленное тело, которое утром бесследно исчезало благодаря запасливым муравьям.

Многократно убедившись в своей правоте, Мудрый Богомол вновь стал летать и проповедовать, но за ним уже прочно закрепилась слава сумасшедшего. Над ним еще долго смеялись, а потом стали сторониться. Вскоре исчезли все сверстники, появились другие юные богомолы – сменилось поколение. Затем другое. А Мудрый Богомол все жил. Теперь мало кто вслух осмеливался называть его чокнутым. Его просто избегали. И Мудрый Богомол понял, что правда никому не нужна. Вернее, никто не может ее принять. Он перестал беспокоить молодых богомолов и тихо зажил на своем кусте. Сменялось поколение за поколением, а он все жил и жил. Лишь иногда, особенно в полнолуние, когда ночь так прекрасна, ему вдруг становилось невмоготу и хотелось куда-то лететь… Найти красивую стройную богомолиху и закружиться с ней!… Но Мудрый Богомол вспоминал обезглавленное тело приятеля, неподвижно лежащее в траве, и навязчивые любовные видения тут же уходили. Через какое-то время они и вовсе перестали беспокоить.

Изредка к Мудрому Богомолу приходили разумные юноши, чтобы лично послушать его. Но все реже и реже. Мудрый Богомол не расстраивался, он давно понял, что богомолы верят лишь в то, во что хотят верить. И даже видят только то, что хотят видеть. Как-то раз Мудрый Богомол, обнаружив очередного обезглавленного юношу, затащил его на ветку и весь день, преодолевая сон, отгонял от тела прожорливых муравьев. А ночью позвал двух молодых богомолов и предъявил им "вещественное доказательство".

Мудрый Богомол чуть не поплатился жизнью. Его обвинили в убийстве. Говорили, что для подтверждения своей сумасшедшей теории он сам обезглавил бедного юношу… Мудрый Богомол тогда еле спасся: по счастливой случайности оба свидетеля в ту же ночь стали жертвами своих возлюбленных и не успели рассказать другим о мнимом злодеянии Мудрого Богомола.

С тех пор он остерегался что-либо доказывать и в чем-то убеждать. Просто рассказывал, когда спрашивали. Рассказывал с иронией. А потом с грустью и чувством собственного превосходства наблюдал, как его слова неизменно разбивались о набитую любовным дурманом голову очередного юноши. Ведь только Мудрый Богомол знал, что нет никакой любви, а есть лишь потерянные головы…

2.

…Этот юноша сразу понравился Мудрому Богомолу. Юноша пришел в самом начале ночи. Полная луна только-только появилась. Мудрый Богомол ждал безумных любовных излияний, но юноша молчал. И было видно, что не от страха. И еще, он принес вкусного мясистого кузнечика, которого так трудно поймать, а не жирного светляка, как другие. Мудрый Богомол вообще ел не много, а от жирного его мутило и клонило в сон.

Богомол съел задние лапки кузнечика и почувствовал, что сыт.

– Хорошо… – сказал он и, усмехнувшись, добавил, пытаясь смутить юношу: – Чем тебе может помочь спятивший старик?

Но молодой богомол держался очень уверенно. Он подполз ближе и заговорил. Почтительно, но без робости:

– Я не считаю вас спятившим стариком. Я выслушал все истории, которые рассказывают о вас. Часть из них – несомненные выдумки, но главное – наверное, правда… Я пришел убедиться в этом.

– В чем? – Юноша все больше и больше нравился Мудрому Богомолу.

– В том, что за любовь приходится платить головой…

Мудрый Богомол задумался. Ему еще не приходилось слышать такого определения.

– Звучит оригинально… Да, пожалуй, можно и так сказать. И в буквальном, кстати, смысле…

– У вас есть какие-то доказательства?

– Ого! – Мудрый Богомол с уважением взглянул на собеседника. Быть может, впервые за многие годы. – Доказательства – я сам. Ты видел еще таких старых богомолов? Доказательства – я сам, мои слова и мой опыт. Если тебе этого недостаточно, то скатертью дорога!…

– Честно говоря, мне этого недостаточно… Но я не уйду, – ответил юноша. – Что касается того, знаю ли я таких же старых богомолов, то – да, знаю!

– В самом деле?! – Мудрый Богомол насторожился. Это становилось любопытным.

– Если Мудрый Богомол позволит, то я расскажу историю своей жизни…

Заинтересованный Богомол с нетерпением кивнул.

– Я тоже не так уж молод, – начал юноша. – По крайней мере, я немного старше нынешнего поколения богомолов. Старше лишь на одно лето, но все-таки… Когда я был совсем юным, то, как и все, летал с куста на куст в поисках любви, но однажды я задумался: если чувство, о котором так много говорят, которое столь прекрасно… Если это чувство навеки соединяет возлюбленных, то где счастливые парочки? Я облетел все побережье, но не нашел ни одной!…

– А как же теория, в соответствии с которой влюбленные улетают за море? – перебил собеседника Мудрый Богомол. На него напало сильное волнение, потому что история юноши слишком напоминала его собственную.

– Я слышал о ней. Это красивая теория, но… слишком красивая для того, чтобы быть правдой! Я специально прилетал на берег моря и смотрел вдаль. Безбрежная вода! Какой другой берег?! Его даже не видно, да и есть ли он вообще?! Я решил лететь вдоль берега, чтобы проверить, сколько времени может провести богомол в полете… О результате вы можете догадаться!…

– Да, могу… – согласился Мудрый Богомол, и в его голосе вновь послышалось уважение. Он в свое время не проводил таких экспериментов. – Наших крыльев обычно хватает только на то, чтобы перелететь с куста на куст… Но ведь в той теории говорится, что у возлюбленных вырастают большие крылья! Крылья любви…

– Я проверил и это! – молодой богомол был явно горд своими познаниями. – Там, на берегу я познакомился с чайкой. Вы знаете, это такие большие птицы с огромными крыльями. Мы разговорились и я спросил, может ли она перелететь через море. Она удивилась, но потом ответила: "Возможно, и смогу, но на это потребуется много дней полета, и мне много раз придется отдыхать на волнах…" Какие бы крылья не выросли у влюбленного богомола, они не станут такими большими и сильными, как у чайки. А если и станут, то мы не сможем отдыхать на море, как это делает она…

– Ты молодец! – искренне восхитился Мудрый Богомол. – Я во времена своей молодости не додумался до таких экспериментов… – Он немного помолчал, раздумывая. – Все это, конечно, интересно, но ты сказал, что знаком с такими же старыми богомолами, как я…

– Да… – юноша нехотя сменил тему. – Да, после того, как я убедился, что теория с морем – всего-навсего романтическая чушь, я стал внимательнее прислушиваться к историям, которые рассказывали о вас. До этого я тоже слышал о вашей теории…

– Это не теория! Это – факт! – возмутился Мудрый Богомол.

– Я рассматривал множество теорий, – невозмутимо продолжал юноша. – Ваша была всего лишь одной из них, причем не менее дикой, чем про парочки, улетающие за море… А факт был только один, – я не встретил ни одной счастливой влюбленной четы. Лишь разговоры о любви, лишь романтические бредни друзей и поиск прекрасных девушек среди кустов!…

– Хорошо, хорошо! Продолжай!

– Так вот, я стал серьезнее прислушиваться к вашей теории, которая как анекдот передавалась из уст в уста среди современной молодежи. Но не стал спешить и не полетел прямо к вам… – впервые за весь разговор молодой богомол смутился. – Я могу говорить всю правду?

– Да.

– Я не полетел прямо к вам, потому что подумал, мало ли сумасшедших богомолов на свете…

Мудрый Богомол встрепенулся от такой дерзости, но промолчал.

– Я решил выяснить, как обстоит дело в других местах, – продолжал юноша. – Я решился на опасное путешествие… Долго летел, останавливаясь лишь для того, чтобы отдохнуть и перекусить. Несколько ночей прошло, пока я достиг другого побережья. Там тоже жили богомолы. Они тоже говорили лишь о любви, но точно так же, как у нас, я не нашел ни одной счастливой парочки. Я спрашивал об этом, и в ответ слышал все те же бредни про "крылья любви" и "заморское счастье". А однажды мне под страшным секретом рассказали "ужасную" историю о старом спятившим богомоле, который всем говорил, что… Одним словом, то же, что и вы…

Мудрый Богомол отметил, что все-таки его собеседник избегает называть вещи своими именами.

– И ты встречался с ним? – спросил Мудрый Богомол.

– Нет, – покачал головой юноша. – Я полетел дальше. Снова дни пути, и вот, я на следующем побережье! Опять новые знакомства и… Все те же истории, все те же бредни!…

– …И старый выживший из ума старик-богомол? – досказал Мудрый Богомол. Ему было немного досадно, что он не один такой уникальный, но одновременно с этим он ощутил какую-то сердечную теплоту по отношению к этим далеким богомолам, пережившим то же, что и он. Теперь он не чувствовал себя таким одиноким, и это искупало потерю собственной уникальности.

– Да… – кивнул юноша. – Тогда я решил, что должен убедиться сам, несмотря ни на что…

– Несмотря ни на что?… Хм?… И ты пошел к тому старому богомолу?

– Нет, я полетел обратно, на родину, чтобы поговорить с вами!

– Хорошо… – Мудрому Богомолу было приятно, и он даже не пытался этого скрыть. – Только у меня возник один вопрос… Почему ты так долго тянул с таким простым решением?

– Каким?

– Прийти ко мне. Я восхищен твоими усилиями: измерять море, с риском для жизни беседовать с чайкой, решиться на далекое путешествие… Столько усилий! Наверняка ты проверял всевозможные, даже самые нелепые, теории, но не приходил ко мне… Почему?

– Да, я проверял самые нелепые теории, – тихо сказал молодой богомол и опустил голову. – Я готов был поверить во что угодно, лишь бы не в то, о чем говорите вы! Поэтому я тянул до последнего, не теряя надежды найти хоть какое-то объяснение…

– Вот я и спрашиваю: почему?

– Потому что… Потому что… – юноша вдруг в отчаянном движении вскинул голову. – Потому что я тоже полюбил!… Я встретил ее там, на далеком побережье, когда отдыхал после целой ночи полета… Она!… Она – само совершенство! Я не видел никого прекраснее! Несомненно, все девушки нашего побережья не стоят одного ее взгляда!…

– Ну нет! – Мудрый Богомол разочарованно вздохнул. – Все так хорошо начиналось и так плохо закончилось. Впрочем, не плохо, а как обычно! Ладно, лети к своей возлюбленной. Спасибо за хорошую беседу. Давно я так интересно не проводил ночь.

Мудрый Богомол посмотрел на полную луну, еще раз вздохнул и стал медленно забираться на свою любимую ветку.

– Постойте! – опомнился молодой богомол. – Я хочу выяснить все до конца, даже несмотря на… Несмотря на то, что я люблю… Я хочу знать правду!

– Правду? – Мудрый Богомол остановился. – А готов ли ты принять ее?

– Да…

– Хорошо, тогда я просто расскажу, как все будет. Просто факты. Без всяких громких слов и эмоций, – привычно начал Мудрый Богомол. – Ты придешь к ней, она поманит тебя зовущим взглядом и мягким брюшком. Ты кинешься в ее объятья, но как только ваши тела встретятся, и ты отдашься радостям этой, как ты выражаешься, любви, она отгрызет тебе голову. В буквальном смысле. И это не помешает тебе закончить любовные движения. Для этого голова не нужна. Для этого нужна совсем другая часть тела, а ее она тебе отгрызать не будет. Ну, а когда ты закончишь, она тебя доест. Впрочем, может и нет, если будет сыта… А то, что не доест, будет валяться на земле до утра, пока муравьи не растащат на части обезглавленное тело.

Мудрый Богомол испытующе смотрел на юношу. Обычно после этой циничной речи молодежь с криками: "Нет! Она не такая!", разбегалась прочь. По лицу юноши было видно, что он тоже страдает, но молодой богомол мужественно выслушал все. А когда Мудрый закончил, тихо сказал:

– Могу я в этом как-то убедиться?

– Хм? – Мудрый Богомол опять с уважением взглянул на собеседника. – Давно я не встречал таких, как ты… Честно говоря, я вообще таких не встречал! Думаешь, ты первый приходишь ко мне? Но все твои предшественники лишь кричали: "Она не такая!", "Я люблю ее! Она любит меня!", "Ты просто не видел ее прекрасных глаз!" и прочую чушь. А потом происходило одно и тоже: обезглавленное туловище и муравьи… муравьи… муравьи… – Мудрый Богомол мотнул головой, отгоняя навязчивое видение. – Всегда одно и то же!…

– Да, она не такая… – неслышно для собеседника прошептал юноша, а затем громко повторил: – Так могу я как-то убедиться в том, что вы говорите правду?

Мудрый Богомол задумался, а потом ответил:

– А почему бы и нет?! Сейчас как раз полнолуние. Молодежь сходит с ума… Почему бы и нет?… Только сначала ответь мне на один вопрос: та девушка, твоя любимая, почему ты не остался с ней?

– Так получилось… Тогда я только начал свое путешествие. Я летел всю ночь и под утро совсем выбился из сил. Ведь я никогда так много не летал. Уже всходило солнце, и я сел на ближайший куст, забрался поглубже, выбрал ветку и уже совсем собрался заснуть, как увидел ее! Мое сердце затрепетало! Наши глаза встретились – и мы полюбили друг друга!

Мудрый Богомол поморщился, но не стал перебивать, а юноша продолжал:

– Мы полюбили друг друга за одно мгновение, и я понял, что искал ее всю жизнь! Она звала меня в свои объятья, но, к сожалению, я совсем выбился из сил и не мог ответить…

– К счастью! – перебил юношу Мудрый Богомол. – Тебе просто повезло!… А она разве не уговаривала тебя остаться до следующей ночи?

– Да, мы проговорили весь день… Сон куда-то пропал. Когда приходит любовь, все остальное теряет значение…

– Так что же случилось? Она не выдержала дневного бдения и уползла, а следующей ночью ты не смог ее найти?

– Нет… Я же говорю, мы провели вместе весь день, а когда вновь появилась луна… Когда приходит любовь, все остальное теряет значение… Но я не мог, начав путешествие, не закончить его, так и не найдя ответ… Я сказал ей, что должен лететь дальше и что обязательно вернусь, потому что она похитила мое сердце. Она обещала ждать меня… Она была восхищена моей решимостью достичь поставленной цели и сказала, что никогда не встречала такого юношу…

– Думаю, она говорила правду! – усмехнулся Мудрый Богомол. – А ты не говорил ей о цели своего путешествия?

– Нет, что вы! – испугался юноша. – Ведь я мог смертельно оскорбить ее своими подозрениями! Я сказал, что познаю мир. Что мне стало мало одного куста и даже всего побережья. Мне захотелось узнать, как живут богомолы в других местах. Она была восхищена. И призналась, что никогда не задумывалась об этом. Она обещала ждать меня, сколько потребуется…

– Да? – Мудрый Богомол подозрительно посмотрел на юношу. Он всегда думал, что богомолихи вообще не способны осмысленно говорить, а могут только вращать глазками, шевелить усиками и соблазнительно трясти брюшком. – Прямо так и сказала?

– Да! – ответил юноша. – Она – удивительная! Вы бы видели ее изящные… А потом я отправился в путь. Мы прощались, и слезы текли из моих глаз. Мне хотелось все бросить и остаться с ней навсегда! Но я не мог! Я должен был закончить свое путешествие. Она обещала ждать меня, и она ждет. Я уверен в этом! И я обязательно прилечу к ее кусту, потому что я оставил там свое сердце!…

– Ну-ну, – буркнул Мудрый Богомол. Наверное, он мог бы завидовать чувствам влюбленных богомолов, которые приходили к нему, если бы не знал, чем все кончается. – Так что ты там говорил насчет "убедиться"? – спросил он с нескрываемым сарказмом.

– Да… – юношу словно ударили по голове. – Могу я как-то убедиться, что ваша теория… что ваши слова – не выдумка?

– Так ты не веришь, что я говорю правду?

– Чем больше я думаю, тем больше убеждаюсь, что это может быть правдой. Разумом я понимаю, но сердце отказывается верить!

– Может быть потому, что ты оставил свое сердце в кустах той богомолихи? – решил пошутить Мудрый Богомол. Но собеседник не оценил шутки.

– Может быть, – сказал он. – Так как? Или мне так и придется верить лишь словам?

– Ну почему же? – Мудрый Богомол задумался. – Ты ведь поверишь своим глазам?

Мудрый Богомол посмотрел на юношу. Видно было, что тот испугался. Он замялся, но в конце концов нерешительно выдавил:

– Да…

– Вот и прекрасно! Сегодня подходящая ночь. Но нам придется немного полетать. Ты готов?

– Да! – молодой богомол собрался, в его голосе вновь появилась уверенность.

– Постараюсь…

– Помнишь, ты мне говорил, что не рассказывал ей, зачем отправился в долгое и опасное путешествие… Вернее, ты не сказал правды…

– Да, я не мог. Она бы…

– Так вот, – перебил спутника Мудрый Богомол. – Когда мы встретимся с твоей неповторимой любовью, ты первым делом расскажешь ей об истинной цели твоих многодневных исследований!

– Нет! – испугался юноша. – Ты представляешь, как она это может воспринять?!

– Конечно! Именно поэтому я и прошу тебя… Ведь ты сам сказал, что твоя цель – это понять, что есть любовь.

– Да, но я не хочу оскорблять ее! Чем это поможет понять…

– Все-таки ты потерял разум! – спутники все больше распалялись. – Смотри! Ты рассказываешь, как обстоит дело на самом деле. Все, без утайки! И если она действительно не такая, как все… Я не знаю, как точно она поведет себя… Я, например, потерял сознание, когда узнал… Да и ты тоже. Но если это не произведет на нее особого впечатления, или она будет притворяться… Неужели два таких разумных богомола, как мы, не заметят обман? И тогда все будет ясно…

Юноша задумался. Все в нем кричало против такого циничного, по его мнению, эксперимента, но тихий голос исследователя говорил, что Мудрый Богомол прав, что надо попробовать…

– Я не смогу… – наконец вымолвил юноша. – Это как-то… как-то низко!… Мне кажется кощунственным проверять любовь такими… такими низкими методами!…

– Тогда давай я! – воодушевлено продолжал Мудрый Богомол. – Мне ничего такого не кажется, и ради твоей головы я с радостью расскажу все, как есть! Договорились? И если она на самом деле разумная и может в отличие от других богомолих осмысленно говорить, а не только шевелить брюшком… то сразу будет ясно, что к чему! И даже отрицательный результат – будет очень даже положительным! Ведь ты исследователь! Настоящий! Даже мне до тебя далеко. И когда ты поймешь, что любви нет… По крайней мере, между юношей-богомолом и девушкой-богомолихой, то ты – я в этом не сомневаюсь! – не остановишься в своих поисках… Ведь ты прав: чувство любви есть. Все его ощущают. А если оно есть, у него должно быть назначение. У всего в этом мире есть назначение! – Мудрый Богомол входил в раж. – Разве не так? Но разве может самое прекрасной чувство на земле заканчиваться танцем без головы и мертвым телом? Ведь ты сам с этим согласился… Так как, договорились? Первым делом мы делимся с твоей разумной возлюбленной плодами наших исследований… В конце концов, обретенным знанием надо делиться, чего здесь низкого?…

Юноша сидел, оглушенный неожиданно горячим натиском Мудрого Богомола. Казалось, он все еще колеблется, но было видно, что колеблется из последних сил.

– Ну?! – не выдержал даже непродолжительного молчания Мудрый Богомол.

– Хорошо! – решился юноша. – Пожалуй, так будет по крайней мере честнее… Только я сам не смогу.

– Ничего! – обрадовался Мудрый Богомол. – Будет даже лучше, если расскажу я. А то ты начнешь мямлить, думать, как бы помягче сказать, да как бы не оскорбить слух нежной особы… А уж я скажу, так скажу! Как есть. И посмотрим, скольких она до тебя уже обезглавила…

При этих словах юноша встрепенулся и непроизвольно перещелкнул лапами-лезвиями.

– …Вряд ли она сможет так уж хорошо сыграть изумление, если наша информация будет для нее не новой…

– Пора лететь, – грубо перебил юноша, маскируя агрессивный жест под невинное желание расправить крылья.

– Да, теперь пора! – согласился Мудрый Богомол, ничего не заметив. – У меня появилась хоть какая-то надежда…

Они привычно выбрались на верхушку куста, поймали попутный поток воздуха и понеслись к цели.

Луна не доплыла еще и до середины неба, когда необычная пара богомолов достигла большого песчаного пляжа. Путешественники молча уселись на последний куст.

– Вот и это побережье осталось позади… – произнес Мудрый Богомол, просто для того, чтобы не молчать. – Ты говорил, что в середине ночи будем на месте. Значит, она живет на следующем побережье?

– Нет… – юноша смотрел в сторону моря.

– Нет?

– Я разве не рассказывал? Я попал к ней случайно… Был сильный ветер, и меня стало уносить в море… Где-то здесь… Да… Кустов больше не было, и меня несло по песку прямо к воде! Я уже стал прощаться с жизнью, когда увидел заросли буквально в десяти метрах от воды. Был прилив… Ветер понес меня сквозь кусты, и в последний момент я успел зацепиться за одиноко торчащую ветку. Я схватился и, преодолевая ветер, пополз вниз. А утром я встретил ее…

– Ты говорил, что она живет между побережьями, но не говорил, что у самого моря посреди бескрайнего песчаного пляжа! Как мы сейчас доберемся туда?! Ведь это так опасно! Нас может унести в море!…

– Вы можете оставаться здесь, – с едва заметной насмешкой ответил юноша. – Кстати, сегодня безветренно.

– А как мы будем отдыхать? Прямо на песке?… Это тоже опасно!

– Жить вообще опасно… – равнодушно сказал юноша.

Мудрый Богомол замолчал, понимая, что сейчас отступать было бы глупо. Они долго сидели, отдыхая перед последним рывком и наслаждаясь морским, пахучим бризом. Мудрый Богомол еще несколько раз пытался завязать легкую беседу, но его спутник отвечал односложно, явно показывая, что не расположен сейчас к пустым разговорам. Юноша в душе уже был там, среди одиноких кустов у самого берега моря…
* * *

…Они долго летели над голым песком, стараясь как можно дольше не садиться. Это удавалось благодаря воздушным потокам, которые вблизи воды были сильнее.

– Старайся как можно дольше не садиться на песок! – зачем-то крикнул очевидное Мудрый Богомол, заметив, что их полет неумолимо снижается. – Нам потом трудно будет взлететь с ровного места…

– Мы почти прилетели! – крикнул в ответ юноша, который немного обогнал старшего собрата. – Смотрите, вон те кусты!…

Мудрый Богомол ничего не видел. Он изо всех сил махал уставшими крыльями.

– Я не могу больше! – выкрикнул он и спланировал прямо на песок. Юноша развернулся и уселся рядом.

– Я и не рассчитывал за один раз долететь, – ободрил он измученного спутника. – Но у нас почти получилось!

– Там, что ли? – кивнул в сторону моря Мудрый Богомол. Совсем недалеко от берега отчетливо были видны очертания трех чахлых кустов. – Ее владения?

– Да…

– Боишься, наверное…

– Чего? – удивился юноша.

– Как чего? Того, что там никого не будет. Ведь сколько времени прошло… Все, что угодно могло случиться… – Мудрый Богомол осекся.

Юноша побледнел, его лапы задрожали.

– Я даже не думал…

– Ой, да не слушай ты меня! – опомнился Мудрый Богомол. – Просто устал. От усталости и волнения всякую ерунду болтаю. А ты не вздумай сейчас по пустякам волноваться! Побереги эмоции. Подозреваю, они тебе сегодня еще понадобится для куда более серьезных вещей… Давай попробуем поймать ветер и взлететь прямо с песка!…

Юноша отвлекся, и два богомола долго пытались взлететь. И с разбегу, и подпрыгивая… Наконец, им это удалось, и теплый восходящий поток поднял их над остывающей землей. Не прошло и нескольких минут, как они сидели на кусте одинокой богомолихи.

Мудрый Богомол очень волновался. И даже представить не мог, что сейчас чувствует влюбленный юноша. Внешне тот казался спокойным, но Мудрый Богомол догадывался, что под этой спокойной маской – океан клокочущей лавы!

Мудрый Богомол хотел что-то сказать, но не нашел ни одной подходящей фразы. Он просто молча полез вглубь куста, а юноша послушно последовал за ним. Они ползли медленно и шумно. Юноша несколько раз чуть не упал, хотя ветки с каждым шагом становились толще…

– Это ты? – вдруг раздался красивый нежный голосок. – Неужели ты наконец вернулся?…

Мудрый Богомол видел, как юноша изо всей силы вцепился в кору ветки.

– Да, я вернулся, – прошептал он. – Как и обещал…

– Я так ждала тебя… – снова раздался голос. – Иногда мне казалось, что ты больше никогда не придешь… Ведь ты так много путешествовал… А ведь это так опасно… А еще… А еще я иногда думала, что ты забыл обо мне…

– Нет! – испугался юноша. – Как ты могла подумать?!

– …Ведь ты бывал везде. Столько всего видел. И столько красивых девушек…

– Все они – монстры по сравнению с тобой! – горячо выкрикнул юноша.

– Кхе… – неловко откашлялся Мудрый Богомол.

– Кто это с тобой?

– Это мой… друг… старший друг… Он помогает мне в познании… мира… – смущенно ответил юноша. – Где ты, моя любимая?…

И тут Мудрый Богомол увидел ее! Она пошевелилась, и сразу стало непонятно, как можно было принять за неживую ветку это удивительное создание!

Мудрый Богомол судорожно перевел дыхание. "Да! Было, ради кого нестись на край света!" – с неожиданной для самого себя завистью подумал он. Мудрый Богомол никогда не встречал такой красавицы! Богомолиха была большой и стройной. Длинная, гибкая шея, на которой изящная треугольная голова чувствовала себя совершенно свободно, вращаясь во все стороны… В неповторимо привлекательных глазах виден был живой ум… Лапы-лезвия совсем не казались страшными, а их тонкая грация поражала совершенством… Гладкие, ровные надкрылья скрывали стройное тело, но не могли скрыть полного, пленительного брюшка!… При каждом движении богомолихи оно трепетало, словно…

У Мудрого Богомола опять перехватило дыхание, и он отвел взгляд.

– Я так ждала встречи… – юная богомолиха поползла навстречу путешественникам. – Все это время я думала только о ней…

Мудрый Богомол инстинктивно дернулся назад.

– Осторожно! – крикнул он юноше, выведя его из оцепенения.

– Зачем вы?… – поморщился юноша и с упреком посмотрел на своего спутника. – Неужели вы сразу не увидели, что здесь все совсем не так, как… как обычно…

– Увидел, – согласился Мудрый Богомол. – Но осторожность никогда не помешает…

– О чем вы? – удивленно спросила юная богомолиха и остановилась в нерешительности.

– Не беспокойтесь, красавица! – Мудрый Богомол с трудом превозмог себя, обращаясь к богомолихе. – Просто мы… Просто я был удивлен, увидев такую разумную и прекрасную девушку… Мы многих встречали… – Мудрый Богомол сделал многозначительную паузу, а юная богомолиха при этих словах нехорошо прищурилась. – И все они только и делали, что строили свои выпуклые глазки и выставляли…

– Не слушай его! – перебил Мудрого Богомола юноша. – Он просто не ожидал увидеть настоящей любви, вот и…

– Но почему? – девушка-богомолиха повернула головку к юноше и ее взгляд вновь потеплел. – Неужели любовь так редка… Да, я мало знаю о большом мире побережий. Я знаю только, что там очень много моих братьев и сестер, богомолов… Ветер иногда заносит сюда гостей, и они рассказывают мне. И кто бы ни попадал ко мне, будь то мотылек, светлячок или даже самая маленькая мошка – все они только и говорили, что о любви!… Я так хотела покинуть свой дом, чтобы найти свою любовь там, на побережье, но я никогда не летала и не знала, куда надо было отправиться… И я очень боялась опасного путешествия и неизвестности… Но я верила, что любовь не надо искать, она сама найдет. Так и произошло… В одну из ночей ветер принес ко мне…

– Любимая… – юноша сделал несколько шагов навстречу богомолихе.

– Не забывай о своем слове! – окрикнул его Мудрый Богомол. – Ты обещал!

– Я помню… – юноша опустил взгляд.

– Что-то случилось? Кто этот богомол? Почему он мешает нам? – девушка-богомолиха снова нехорошо взглянула на Мудрого Богомола и сделала незаметный, но характерный жест. Ее лапы-лезвия в длину были почти такие же, как весь Мудрый Богомол вместе взятый.

– Дорогая… – Мудрый Богомол сделал еще пару шажков назад. – Как вас зовут?

– Все вокруг зовут меня Мудрая Затворница, – ответила богомолиха. – Но это нескромно, и я не принимаю такого имени, называя себя просто Затворница…

– Мудрая? – удивился Мудрый Богомол. – Возможно, это невежливо, но могу ли я узнать, почему вас так называют?

– Наверное, это надо спросить у тех, кто дал мне такое имя… Впрочем, я догадываюсь… Все время, пока я не встретила свою любовь… – Затворница нежно взглянула на юношу, а потом, словно нехотя, повернулась обратно к Мудрому Богомолу. – Я не знала, зачем я живу… Я пыталась понять, и успела узнать очень многое. Когда приходит и уходит вода из моря, когда ночи длиннее, а когда короче… Я научилась предсказывать бурю и понимать язык птиц… О, сколько удивительного они мне рассказывали! А я пыталась отсеять правду от вымысла… Мне было одиноко, и когда ко мне заносило ветром очередного гостя, мы о многом говорили, и я не встречала никого, кто бы знал больше, чем я… А когда появился мой… – Затворница в который раз повернулась в сторону юноши и больше не отводила от него глаз, хотя продолжала разговаривать с Мудрым Богомолом. – Как только он рассказал мне, что познает мир, рассказал, сколько он всего уже видел… Я поняла, что мы – родственные души… А потом пришла любовь. И все остальное стало не важным. И тогда я поняла самое главное: все знания мира совершенно бессмысленны, если нет любви! И с тех пор я живу только тем, что думаю о тебе… – Затворница незаметно перешла на диалог с юношей. – Я так ждала тебя! Я не могла спать! Не могла есть! Наверное, если бы кому-то вздумалось дать мне имя сейчас, я бы называлась Безумной Затворницей…

Богомолиха сделала еще несколько шагов в сторону юноши, а тот неловко двинулся навстречу.

– А разве вы, уважаемая Затворница, не хотите узнать, чем закончились исследования вашего возлюбленного? – с трудом маскируя раздражение и невольное ехидство, спросил Мудрый Богомол.

– Ой, прости, любимый… – улыбнулась богомолиха. – Я не забыла, и мне очень интересно, просто… Просто сейчас все, помимо нашей встречи, кажется мне неважным…

– Мне тоже, – грустно ответил юноша. – Но я обещал, что мы обязательно расскажем о моих… о наших открытиях… Только я не смогу. Пусть говорит он, хорошо?

– Хорошо… Надеюсь, ничего особенно страшного вы в такой день рассказывать не будете? – рассмеялась Затворница.

– Как посмотреть, как посмотреть… – пробурчал Мудрый Богомол и начал рассказывать все, что знал. Цинично, как будто очередному юноше, пришедшему послушать бредни выжившего из ума старого богомола. Он говорил долго, стараясь не упустить ни одной детали. Рассказывал про сломанную ногу и мертвого приятеля, про свою долгую жизнь и многочисленные безуспешные попытки спасти хоть кого-то… Подробно описал, как они летали всю ночь по побережью, следя за счастливой молодежью…

На протяжении всего повествования Мудрый Богомол не спускал с Затворницы глаз.

Она побледнела в самом начале. К концу рассказа даже невооруженным взглядом было видно, что девушке плохо, что она с трудом держится на ветке…

– Это правда? – прошептала она, когда Мудрый Богомол закончил.

Юноша безмолвно кивнул.

– Значит, ты не остался тогда со мной потому, что думал… думал… – Затворница пыталась сдержать дрожь в голосе. – Что я… Что я… откушу тебе голову?!

– Нет! Нет! – встрепенулся юноша. – Я… Он не это хотел сказать!… Я ни секунды не сомневался, но я правда не мог остаться, не закончив…

– Ты не поверил в мою любовь! – продолжала Затворница. – Я думала, что ты исследуешь мир, а ты!… Ты просто хотел проверить, не отгрызу ли я тебе голову! – Затворница не смогла больше сдерживаться и расплакалась. Так искренне и безутешно, что даже Мудрый Богомол почувствовал себя не в своей тарелке. К своему неудовольствию, он вдруг ясно понял, что Затворница не прикидывается, и она действительно ничего не знала о "потерянных головах".

– Но послушай, любимая, послушай! – кричал юноша. Он метался по ветке и с ненавистью поглядывал на Мудрого Богомола.

– Что тут слушать? – из прекрасных выпуклых глаз юной богомолихи текли крупные слезы. – Я просто любила тебя, а ты!…

– Но разве я прилетел бы снова, если бы не любил тебя?! Послушай! Я убедился, что везде и всегда любовь кончается так… как он рассказал… Но, несмотря на это, я здесь! Я прилетел к тебе! Разве это не говорит о том, что я люблю тебя по-настоящему? Послушай! Ведь тебя зовут Мудрой… Подумай!… – Юноша замолчал.

Затворница замерла, а потом вдруг улыбнулась.

– И правда… – с трудом вымолвила она. – Какая я глупая! Но… Я не понимаю… Как может быть правдой то, что он рассказал? Если все это какой-то розыгрыш, то…

– Нет, все, что он рассказал – правда, – сказал юноша. – Об этом почти никто не знает, но это правда…

– Но почему? Зачем? Я не понимаю… – Затворница недоуменно переводил взгляд с юноши на Мудрого Богомола и обратно. – Любовь – такое прекрасное чувство! Как можно убить того, кого любишь? Я сама готова умереть за него! – Затворница с вызовом посмотрела на Мудрого Богомола.

– Убить можно по-разному. И умереть тоже, – тихо сказал Мудрый Богомол, сам не до конца понимая смысла своих слов.

Юноша неприязненно посмотрел на своего спутника.

– Я думаю, теперь ты видишь, что она не такая, как все? – спросил он, впервые переходя на "ты". – И что у нас все будет по-другому?

– Да, вижу… – Мудрый Богомол вздохнул. – Похоже, ты действительно станешь исключением… Я рад за тебя… Я рад за вас… Если прекрасная хозяйка позволит, я проведу остаток этой ночи и следующий день в одном из ее кустов?… А в начале следующей ночи я отправлюсь домой, избавив вас от своего присутствия…

– Конечно, любой куст, кроме этого, в вашем полном распоряжении… – вежливо улыбнулась Мудрому Богомолу Затворница и, словно тут же забыв о нем, обратила свой взор, полный любви, на дрожащего от волнения юношу.

– Я так ждала тебя… – тихо сказала юная богомолиха.

– Все это время я думал только о нашей встрече… – ответил юноша. Они не отрываясь ели друг друга глазами. Шаг, еще шаг. Влюбленные медленно приближались друг к другу…

Мудрый Богомол почувствовал себя чужим и ненужным. Он неслышно пополз наверх. Он лез и лез, пока не добрался до конца самой высокой ветки. Тогда ему пришлось остановиться…

Мудрый Богомол посмотрел в сторону, туда, откуда доносился мерный шум прибоя. Мудрый Богомол хотел увидеть море, а потом небо. Но увидел одно звездное небо. Темное небо вверху, темное небо внизу… И хотя Мудрый Богомол знал, что одно не настоящее, что одно из них – просто отражение, он не мог сейчас заметить разницу между небом и его отражением в воде.

– Ночь… – тихо сказал Мудрый Богомол. А потом он поднял голову и стал смотреть вверх, на звезды, на луну… Он знал по крайней мере одно: чем выше смотришь, тем больше шансов увидеть настоящее небо…

– Мир так огромен и так загадочен, – задумчиво сказал Мудрый Богомол. – Что такое море? И есть ли у него предел? Что такое луна? Может быть, это большой светящийся цветок?… Смотришь на все это и не можешь даже представить, насколько сложен и необъятен мир… Но… Порой кажется, что весь мир вокруг – ничто по сравнению с загадкой собственного сердца! Иногда задумаешься, а кто я сам такой, и все эти звезды, море, луна сразу кажутся чем-то совершенно незначительным и неважным… Вот и сейчас, я пытаюсь понять, что же со мной творится, но…

Мудрый Богомол перелетел на соседний куст и полез вглубь, к самому корню, куда не проникали порывы ветра, которые к концу ночи становились все сильнее и сильнее.

– Пожалуй, стоит заснуть пораньше. Да и все равно скоро утро. Непонятно, как я до сих пор держусь на ногах после всех этих перелетов и волнений?!

Мудрый Богомол устроился на удобной толстой ветке и замер в ожидании сна.

Но наверху он был хоть в какой-то компании: невидимое, но слышимое море, темное небо, звезды и луна… А теперь Мудрый Богомол остался один, и только шум прибоя напоминал о себе. Мудрый Богомол остался наедине с самим собой, сон почему-то не торопился приходить, и Богомол, сам того не желая, стал думать, что же это за непонятная тоска так сжала его сердце…

"Ведь я рад за него? – первым делом спросил себя Мудрый Богомол. – Рад… Должен быть рад… Почему же я не радуюсь? Неужели я был бы доволен, если бы все произошло, как обычно? И он бы лежал сейчас на песке без головы? Нет, конечно. Я бы очень переживал, я бы возненавидел эту богомолиху и со слезами на глазах возвращался бы домой… Но я был бы спокоен! А сейчас… Вся моя теория пошла чайке под хвост из-за одного исключения! Ведь если что-то случилось однажды, это вполне могло случаться и раньше, и случится в будущем… Да, это исключение случается безумно редко, но мне-то от этого не легче! Встречая исключение, тоже хочешь им стать… Неужели я завидую моему юному другу? Нет. И да! Я рад за него, но теперь я тоже хочу любить и быть любимым!…"

Мудрый Богомол завозился на ветке. Она вдруг показалось ему совсем неудобной для сна. И он перебрался на другую.

"Интересно, как часто бывает у богомолов такое исключение из общего правила? – продолжал размышлять Мудрый Богомол. – Наверное, очень редко. Ведь должны встретиться такой юноша, как мой юный друг, и такая девушка, как Затворница!"

Мудрый Богомол вдруг поймал себя на мысли, что произносит ее имя с нежностью и благоговением.

– Как же она прекрасна! – вздохнул он. – Как она красива, умна! Ее судьба – необыкновенна! Мудрая Затворница… Ее даже зовут так же, как меня, Мудрой. И наверняка не зря…

Мудрый Богомол не нашел успокоения и на новой ветке. Он перешел на следующую.

"Какая она удивительная! Наверное, только такую девушку и можно по-настоящему любить! Разве сравнишь ее с теми…" – Мудрый Богомол вспомнил богомолих, с которыми он встречался до этого. Вспомнил свою первую любовь, когда он сломал ногу, и его возлюбленная точно так же, как минуту назад заигрывала с ним, с Мудрым Богомолом, тут же начала флиртовать с его приятелем. Потом Мудрый Богомол вспомнил богомолиху, с которой они вместе с юношей встретились в конце памятной ночи. Тогда юноша хотел высказать все, что о ней думает, но богомолиха тут же переключилась на него, зовя в свои объятия и обещая райское блаженство… А в это время на земле еще не остыл труп несчастного юнца, который это блаженство только что вкусил…

Мудрый Богомол вспоминал всех этих малознакомых богомолих, сравнивал их поведение и поведение Затворницы…

"Ведь она ждала своего любимого все эти дни! – восхищался Мудрый Богомол. – О, Мудрая Затворница! Ты не только прекрасна и умна, ты еще и верна, и способна по-настоящему любить…"

Мудрый Богомол никак не мог заснуть, хотя утро неумолимо приближалось. Начало светать. Перед глазами Мудрого Богомола стоял образ прекрасной Затворницы…

И вдруг Мудрый Богомол понял, что так сжимает его сердце! Давно забытые чувства…

– Я люблю… – сказал вслух Мудрый Богомол, и собственный голос показался ему чужим. – Вот какое чувство не дает мне покоя, вот какая тоска сжимает мое сердце… Вот уж не думал, что я вновь буду способен на это удивительное чувство… Но ведь теперь я знаю, что оно не всегда убивает! И это все меняет…

Мудрый Богомол в десятый раз переполз на новую ветку. И вдруг замер.

"Я знаю, что мне теперь делать! – Мудрый Богомол вдруг успокоился. – Следующей же ночью я полечу искать свою любовь! И вновь выросшие крылья понесут меня! И я буду искать, пока не найду. Я уверен, моя затворница тоже где-то ждет меня! Теперь я знаю, кого мне искать, и уже\ ни за что не спутаю мою любимую с какой-нибудь глупой, хищной трясобрюшкой! – Мудрый Богомол усмехнулся.

Он опять отчетливо увидел в мыслях прекрасную Затворницу. Она улыбалась Мудрому Богомолу. Так нежно, так ласково… И Мудрый Богомол наконец заснул.

Он проснулся рано, даже солнце еще не совсем село.

– Что же, пора в путь, – вздохнул он. Ему было грустно, но мысли о будущем отражались внутри сладостной тревогой. – Только небо знает, что меня ждет!…

Мудрый Богомол хотел привычно полезть наверх, чтобы поймать хороший поток воздуха и понестись через пески… Но потом решил, что должен по крайней мере попрощаться с юношей. Ведь они столько пережили вместе… Исчезать просто так было бы, может, и правильно, но не вежливо.

– Да и с хозяйкой тоже надо попрощаться, поблагодарить за ночлег… – вслух подумал Мудрый Богомол, а потом про себя добавил: "Увидеть в последний раз ее прекрасные глаза…"

Мудрый Богомол спрыгнул с низкой ветки на песок и направился к кусту, где прошлой ночью оставил влюбленную пару. Он думал, что сказать юноше напоследок, но ничего стоящего в голову не приходило.

– И здесь эти вездесущие муравьи! – с досадой выругался Мудрый Богомол, обходя муравьиную трассу, по которой деловито сновали рыжие трудяги. – Вы чего сегодня так долго носитесь? Солнце уж садится, а вы все еще в работе…

Муравьи не ответили. Им было не положено разговаривать с посторонними. Им было положено только одно: работать, работать и работать на благо муравейника, на благо Матки… Искать строительные материалы для муравейника, искать пищу для Матки…

Мудрый Богомол осторожно забрался под ветки и полез вверх, рассчитывая найти влюбленных там, где он вчера их оставил, примерно в середине куста.

На этот раз он сразу заметил ее. Хотя Затворница сидела неподвижно. Мудрый Богомол узнал прекрасные черты, и его сердце вдруг забилось сильнее.

– Привет тебе, Мудрая Затворница! – сказал он, с трудом сдерживая дрожь в голосе.

Она не ответила. Мудрый Богомол огляделся и с удивлением обнаружил, что юноши нигде не видно. И сердце на секунду остановилось. А потом – тревога и жуткое предчувствие. В памяти тут же всплыли припозднившиеся муравьи, обезглавленное тело давнего приятеля, который так неудачно для себя отбил у Мудрого Богомола его первую любовь…

– Где мой друг?! – спросил Мудрый Богомол, и в его голосе вместе с дрожью проскользнули железные нотки.

Богомолиха вздрогнула, словно ее только что вывели из забытья. Она медленно повернула голову, и Мудрый Богомол увидел, что из ее глаз текут слезы…

– Только не говори, что он упал и случайно сломал себе шею! – вдруг закричал Мудрый Богомол. Он все понял, и ужас объял его, словно тогда, когда он впервые узнал… – Где мой друг?!!

– Я… – голоса Затворницы было почти не слышно. – Я… убила его…

– Что?! Как же так?! – Мудрый Богомол ожидал чего угодно, но только не такого откровенного признания. – Ты!… Ты такая же, как все!… Ты отгрызла ему голову, когда он…

Мудрый Богомол даже не спрашивал. Он просто кричал, стараясь побороть накатывающий на него ужас.

– Да… Я не смогла… – прошептала Затворница. – Это было словно… Убей меня… Пожалуйста… Я…

Мудрый Богомол закричал. Он попытался взлететь прямо внутри куста и, чуть не сломав крылья, закувыркался вниз. Он упал на песок, и рыжие муравьи тут же набросились на него.

– Я еще жив! Не видите, я еще с головой! – закричал на них Мудрый Богомол и понесся прочь, на ходу скидывая кусачую мелочь. Он кричал, но не от боли укусов, а чтобы заглушить боль внутри.

Как только Мудрый Богомол оказался на открытом пространстве, он изо всех сил забил крыльями. Так, что ему даже не понадобились восходящие потоки воздуха. Вскоре он уже с огромной скоростью летел прочь… Подальше от кустов на берегу моря, подальше от прекрасной Затворницы, подальше от сладких иллюзий и недовольных ускользнувшей добычей муравьев…

5.

Мудрый Богомол не заметил, как пляж остался далеко позади. Он летел над смутно знакомым побережьем, пока вновь не забрезжил рассвет. Тогда, не помня себя, Мудрый Богомол упал на первый попавшийся куст и тут же заснул. С наступлением темноты, он снова поднялся на крыло и полетел. Полетел не выбирая направления, не глядя вокруг и без цели. К концу второй ночи он снова упал на куст и забылся болезненным сном.

С новым восходом луны Мудрый Богомол проснулся, пошевелил надкрыльями… Почувствовал боль. И понял, что сегодня ему не подняться в воздух. Все тело ломило. Он был совершенно измучен и к тому же голоден.

"Надо поохотиться… – решил он и медленно огляделся. – Да и с этим безумным полетом пора разобраться… Куда и от кого я бегу? Если от нее, то я уже далеко, и не стоило две ночи нестись, не разбирая дороги. А если от себя, то не помогут и сто таких ночей… Бежать, бежать… Это всегда кажется самым простым. Мы всегда стараемся сначала убежать, не понимая, что бежать-то некуда, и весь свой мир мы носим с собой. А все, от чего нам хотелось бы убежать, находится именно в этом внутреннем мире, а не где-то снаружи…"

Мудрый Богомол приметил подходящую жертву и замер, оставив на время сложные мысли… Неуловимый выброс лап-лезвий – и через минуту Мудрый Богомол уже завтракал вполне упитанной ночной бабочкой. Он быстро утолил голод.

"Как странно, – отвлеченно подумал Мудрый Богомол. – Почему так просто удовлетворить желание тела, но так невыносимо сложно – желания души? А может, и вовсе невозможно? В ту ночь, когда я пытался заснуть, завидуя своему другу, оставшемуся в соседнем кусте с любимой, я вдруг понял, что именно любви хочет моя душа. И подобно голодному телу, которое ничем не будет удовлетворено, кроме пищи, так и мое сердце будет всегда искать любви, и не удовлетворится ничем иным! И ведь я был счастлив тогда, в то мгновение, когда поверил, что любовь все-таки есть! Пусть безумно редко, но она встречается!

Быть может, я завидовал юноше, но я был счастлив, потому что у меня появилась надежда, которую я похоронил еще в молодости. Надежда любить и быть любимым!…

Я был счастлив, а теперь опустошен…

Куда я летел? От кого? Зачем? Мне кажется, что теперь ни в чем нет смысла… Наверное, если сейчас снизу выползет самая страшная богомолиха на свете и скажет: "Я отгрызу тебе голову!" Я рассмеюсь ей прямо в лицо и скажу: "Грызи!"

Я не хочу больше жить! Зачем? Зачем мне жить теперь? Самое жестокое – это дать надежду, а потом ее растоптать… И это случилось со мной два дня назад. Теперь я опустошен и растоптан… Вместе с надеждой…

Раньше я, по крайней мере, находил утешение в мыслях, что я выше других, что я знаю больше других… Но юноша так ранил меня! "Жить и понять жизнь – не одно и то же, к сожалению…" Он сам не знал, насколько ранил меня этими словами… И ведь он прав! Он погиб. Но он шел до конца. Он хотел либо достичь успеха, либо умереть. И теперь, когда я знаю, что нет исключений для богомолов, думаю, это было самым лучшим для него. Погибнуть в поисках любви!…

Даже несмотря на то, что никакой любви нет.

Но в ту ночь я слишком ясно понял, что без любви моя душа всегда будет голодной… И сейчас, когда не осталось никакой надежды… А любви без надежды не бывает. И даже мой юный друг не скрывал, что где-то в глубине души надеется стать исключением… Любви без надежды не бывает. А у меня больше нет надежды! И я не хочу жить. Не знаю, зачем жить…

Может быть, прилетит какая-нибудь птица и из милости проглотит меня?…"

Мудрый Богомол невольно поднял голову вверх, словно ожидая увидеть милосердную птицу.

"Ночью нет птиц… – вспомнил Мудрый Богомол. – Но придет день, и я не полезу прятаться вглубь куста, а буду смело глядеть в глаза яркому солнцу, пока не ослепну, чтобы не видеть, в каком облике смерть придет за мной…"

Мудрый Богомол зачем-то прислушался. Звуки тропической ночи оставались неизменными.

– Мир снаружи не меняется, даже если наш внутренний мир вдруг разлетелся на куски, – сказал Мудрый Богомол в звенящую тишину. А потом вдруг стал думать о юноше.

– Успел ли он понять, что с ним произошло? Или смерть была слишком быстрой и неожиданной, и юноша так и умер счастливым, уверенным, что стал исключением, что обрел любовь богомола?…

Хотя богомолы еще какое-то время живут, даже лишенные головы…

Для чего?

Мудрый Богомол вздрогнул.

– Да, для чего? – повторил он. – А она? Затворница… Как она могла?! Ведь она не лгала, когда говорила о своей любви. Она не притворялась, когда мы рассказали ей правду… Я видел это! Она не притворялась! Но как же она могла так поступить, и что там на самом деле произошло?!

Мудрый Богомол вдруг вспомнил заплаканное лицо Затворницы. Как она поворачивается к нему, и из ее прекрасных глаз текут слезы. Как она шепчет: "Убей меня!…"

"Юноша погиб… Это несомненно… Ее слезы, ее признание… И эти проклятые муравьи!… Но, похоже, Затворница не хотела его смерти!

Максим Мейстер

Бог по обмену

Как думаете, интересно чистить вулканы на Венере?… Да хоть как думайте, все равно это кто-то должен делать. Вот я и чищу. Меня так и зовут — Бог Вулканов на Венере. Хотя, если честно, прескучнейшее это занятие!… Всю неделю работаю, старую магму со стенок скалываю, заторы убираю, лаву, где надо, пожиже делаю… А сам только и думаю, скорей бы выходные! Тогда я домой, к родителям. Отдыхать. Родители у меня хорошие. Папа — Бог Ядерной Реакции на Солнце, а мама за кольца Сатурна отвечает. Чтобы они ровно крутились. Все никак не запомню, как ее правильно зовут. Очень длинно. Богиня Равномерного Кручения Колес на Сатурне? Вроде так, но я обычно говорю просто «мамочка».

А еще я недавно с одной девчонкой поссорился. Здесь, у себя на работе. Богиня Тумана на Венере. Это у нее имя такое, а на самом деле она просто дура конопатая! Почему поссорился? А чего она обзывается?… Как встретит, так и давай прикапываться: «Привет, мелкий! Не сварился еще в своих вулканах?»

А я не мелкий, я просто маленький! Мне по работе положено, да! Конечно, а как бы я по вулканам лазал, если бы здоровый был, словно Бог Плутона? Вот он точно ни в одну дырку не влезет!… Эх, давно хочу какой-нибудь вулкан так настроить, чтобы он взорвался и этой Богине Туманной по кумполу легонько так. Да разве ее поймаешь?…

Ладно, сегодня уже пятница, вот этот вулкан дочищу и — домой! Ура!…

— Мама, папа! Я так по вас соскучился! — закричал я, едва добравшись до дома. Родители тоже вернулись с работы, но еще не совсем. Со взрослыми это бывает. Вроде уже и дома, а мыслями еще на работе. Неужели и я таким же буду когда-нибудь? Не-е, не похоже. Потому что сейчас, стоит мне до дому добраться, как я обо всех вулканах на свете забываю! Правда, за выходные несколько раз вспоминаю о Богине Тумана, но это потому что месть обдумываю, а не потому что влюбился, как друзья дразнятся. Они просто не понимают ничего, честно-честно!

— Привет, сынка, мы тоже соскучились. Как твои вулканы? — Ага, как же, соскучились они. Только о работе и говорят. Да и спрашивают только о ней. Вон в папиных глазах до сих пор ядерные реакции светятся, а в маминых — круги вертятся. Ну, ничего, за день придут в себя, как обычно. К вечеру субботы вспомнят, что они не только Бог Солнца и Богиня Колец, а еще и мои папа с мамой. В воскресенье, может, даже по Млечному Пути кататься поведут. А пока потерпим.

— Нормально все, — отвечаю послушно. — На Венере все замечательно, а вулканы работают хорошо. Да и вообще я уже большой.

— Вот и молодец! — хлопает папа меня по плечу и идет смотреть вселенские новости, а мама обнимает и бежит на кухню готовить рассыпчатый кремний под урановым соусом.

Она по выходным вечно на кухне пропадает. Потому что гости. Или родственники. А бывает, что и гости-родственники. Это самое страшное. Потому что обычные гости они еще как-то ведут себя прилично. Едят мало, пьют в меру. А гости-родственники — это кошмар. Напитков с неустойчивыми изотопами так напринимаются, что к вечеру двух слов связать не могут и остаются на ночь. А некоторые храпят громко. Например, дядя. Бог Приливов и Отливов на Земле. Мы его сегодня и ждем, кстати. Я как узнал, что именно его, так надулся и к себе в комнату ушел метеориты погонять. Да знаю я, что у него работа тяжелая! Мне родители сто раз объясняли. Все равное не люблю, когда он у нас ночует. А на Земле, говорят, у всех богов работа тяжелая. Им даже полезный и дорогой палладий за вредность два раза в месяц выдают. Для укрепления нервов…

Пришли два бога с папиной работы, мамина подруга и дядя, работающий на Земле. Сидят на кухне, едят, выпивают, разговаривают. Надеюсь, обойдется, и про меня не вспомнят.

А я весь вечер переписываюсь по астероидной почте. У меня есть тетя, Богиня Маршрутов Астероидов, так что я ней договорился, и она сделала орбиту одного не очень большого между моим домом и домом этой вредной девчонки — Туманки, как я ее называю. А то много чести: «Богиня Тумана на Венере». Фи!…

Так вот, я с тетей договорился, она маршрут для нового астероида проложила и получилось, будто случайно он между нами летает. Когда пролетает рядом с моим домом, я пишу что-то типа: «Туманка — в голове баранка». Астероид летит по орбите, пролетает у ее окна, и она мне чего-нибудь тоже пишет. Не буду говорить, что именно, потому что ничего умного эта малявка придумать все равно не может.

О! Астероид возвращается… Сейчас почитаем: «Как-то Вулканчик пошел на работу, только работать ему не охота. Он всю неделю на небо смотрел, чистить вулканы совсем не хотел. И так прилежно он отдыхал, что всю планету на части взорвал…»

— Сынок, выйди к гостям, пожалуйста! — раздался с кухни голос мамы. Ну вот, начинается.

— Я занят, мам! — крикнул я в ответ, пытаясь дочитать глупое стихотворение и быстро придумать в ответ что-то гениальное.

— Сынок, мы же по тебе соскучились за неделю. Неужели ты со своей Туманкой на неделе не наговорился? — Блин, и откуда она знает?! — Выйди, посиди с нами…

Придется выйти. «Сама дура!» — написал я беспроигрышное послание на астероиде и пошел на кухню.

Гости уже, судя по всему, были готовы. В глазах прыгали неустойчивые изотопы, а разговоры велись не о работе, а о спорте и политике.

— О, Вулкан! Какой ты стал большой! — привычно заголосил дядя.

— Да-да, сын у вас растет замечательным Богом! — поддакнул богиня с маминой работы. — Скоро, наверное, начнет чистить вулканы и на других планетах?

Я кисло улыбался. Как же все это надоело! Сел за стол и стал ковыряться вилкой в остывшем кремнии. Вместо радиевого напитка мне, конечно, налили простого газированного спирта. Спасибо, что не воды…

Гости почти сразу забыли обо мне и вернулись к разговорам. Я стал ждать момента, когда можно будет незаметно улизнуть. Но не удалось. Дядя вдруг поставил пустой стакан и подсел ко мне:

— Эх, племянник, знал бы ты, как мне хреново. Вот ты молодой, у тебя все еще впереди. А мне эти приливы уже — вот где!…

— А что в них сложного? — невольно брякнул я и тут же пожалел. Сейчас точно не уйти.

— В самих приливах — ничего! — воодушевился дядя. — Работа как работа, не хуже любой другой. Да только беда у нас. У богов, что на Земле работают. Как беда эта появилась, так мы спились поголовно. Люди, называется.

— А что это?

Дядя вздохнул и пожал плечами, выразительно посмотрев в пустой стакан. Родители сделали вид, что взгляда не заметили, и дядя продолжил:

— Да толком и не знает никто. С виду — как мы, только мелкие и неустойчивые очень. Есть у меня подозрение, что их кто-то из наших делал, по образу и подобию, так сказать. Какой-нибудь Бог Биологических Экспериментов, наверное. Поймать бы его, да голову оторвать за такие эксперименты… — вдруг зло закончил дядя и без спроса потянулся за бутылкой с радием.

«А чем они мешают, люди эти?» — хотел я спросить, но дядя опрокинул в себя целый стакан и забубнил сам:

— Смотреть на них жалко. Они же, как мы, только несчастные все. Метлешат чего-то, друг друга мочалят, а все от чего? Потому что не знают, зачем они. Смотрю иногда на них и так тоскливо становится, что забираюсь я в их же атомную станцию и напиваюсь до огненных элементалов!… Люди чем от богов отличаются? Дело ж не в размерах, а в сути. Каждый Бог — он себя знает. Знает, зачем он, для чего. Вот я — для приливов и отливов, ты, малыш, чтобы вулканы чистить. А люди не знают, зачем они, хотя могут быть кем угодно… — Я почти не слушал пьяную болтовню дяди, прикидывая, как бы половчее проскочить под столом, но тут прислушался. — У них даже понятие такое есть — «свобода выбора». Ни одному богу до конца не понять, что это за штука такая, а люди с ней носятся с самого рождения и до смерти…

Я хотел спросить, что еще за «смерть», но тут дядя снова потянулся за бутылкой, и я ловко выскочил из-за стола.

В своей комнате я первым делом прочитал послания Туманки на астероиде и только потом задумался. Я почти ничего не понял из болтовни дяди, но одна вещь мне запала…

«Слушай, ты про людей знаешь?» — написал я.

«Мама немного рассказывала, а что?» — ответила Туманка.

«Расскажи, что знаешь?» — вежливо попросил я.

«Ну, они почти такие же, как мы, только мелкие. Прямо как ты!»

«Перестань, я о серьезном думаю!» — написал я. У меня не было настроения обижаться.

«Ладно. Мама еще чего-то рассказывала, но я не поняла…»

«У меня есть дядя, Бог Приливов и Отливов на Земле. Он мне сказал, что люди могут быть тем, кем хотят!»

«Это как?!» — не поняла Туманка.

«А вот так!… Вот ты кто?»

«Богиня Тумана на Венере».

«И что ты делаешь?»

«Чего привязался? Я отвечаю за туманы на Венере, понятное дело!»

«Понятно, а не хочешь ты, например, почистить вулканы?»

«Зачем? Ведь для этого есть ты, Бог Вулканов!»

"Как ты не понимаешь?! Не зачем, а просто так! Неужели тебе не хочется в понедельник погонять туманы, во вторник почистить вулканы, а в среду вообще покрутить кольца на Сатурне…"

«Не очень. Да и твоя мама будет против, наверное…»

«Да при чем здесь мама! Я говорю вообще. О… о свободе выбора. Люди могут быть кем угодно. И заниматься чем угодно. Даже вообще ничем не заниматься, представляешь?! А мы не можем. Если уж я Бог Вулканов, то я и буду всегда их чистить. Ну, может быть, подрасту, и мне дадут не одну Венеру, а и остальные планеты. Вот и все. Но я всегда буду Богом Вулканов, понимаешь? Всегда!»

«Конечно, потому что ты и есть Бог вулканов!» — Похоже, Туманка так и не поняла, о чем я говорю. Что с девчонки возьмешь?… Да я и сам, честно говоря, не до конца понимал, что хочу сказать. Так что злиться было бесполезно и глупо.

«Ладно, меня скоро спать погонят», — мрачно написал я.

«Ага, меня тоже… — откликнулась Туманка, пририсовав к сообщению веселые рожицы. — Ты не грузись, мел… Вулканчик, все будет хорошо! Спокойной ночи!»

Я заметил, что она написала на астероиде «мелкий», но потом выскоблила и заменила «Вулканчиком». Все-таки она не самая плохая девочка на свете. Особенно когда не вредничает.

«А я хотел бы побыть человеком…» — написал я задумчиво, не ожидая ответа, но он пришел:

«Ой, чуть не забыла! Мама еще говорила, что почти все боги в детстве почему-то мечтают побыть человеком. Богини — нет, а вот боги — почти поголовно. Но это быстро проходит…»

Выходные прошли замечательно. Мы с папой ездили на Млечный Путь и катались на звездоборде. Уже который год прошу купить мне такую штуку, но пока приходится брать в прокат на базе.

И почему взрослые так быстро устают?! Не понимаю, ведь кататься — это так весело! А папа пару раз прокатился и пошел греться на базу, мол, ты тут один пока в вакууме носись, я замерз. Наверное, опять расчеты по Синтезу делает. Он в воскресенье уже сам ни свой обычно. За работу волнуется. Я ему говорю, да вон твое Солнце светит, все же нормально. Так не слушает. «А что это за подозрительный протуберанец вон там?»

Эх! А мне вот не хочется на работу. Я бы еще покатался. Хотя родители говорят, что никакая у меня не работа пока, а учеба. Настоящая работа ждет впереди, когда буду за все вулканы вселенной отвечать.

А еще, несмотря на веселые выходные, у меня не идут из головы эти люди с планеты Земля. Надо бы как-нибудь напроситься к дяде…

Вечером мы всей семьей поужинали и пошли спать. Мама с папой радостные, что скоро на любимую работу, дядя мрачный с похмелья, а я ни какой. Устал очень от гонок по звездам. Но, засыпая, успел подумать, что мне тоже не терпится проверить свои вулканы…

До среды я работал. За выходные скопилось много мусора. А один вулкан даже взорвался, залив лавой большую площадь. Надеюсь, Туманка не заметит. А то опять будет сочинять про меня обидные стишки. Ну и пусть ее!…

Зато к среде я закончил все работы и ходил между вулканами, не зная чем заняться. Так, чистил по мелочам, регулировал густоту и кислотность магмы. Но больше для порядка, чем по необходимости. В конце концов, решил отдохнуть и пошел на одно старое плато…

И совсем не потому, что там часто гуляет Туманка! Честное слово. Просто мне самому это плато нравится. И я не собираюсь от него отказываться из-за нее…

Ага, так и есть. Гуляет. Тоже, видать, работу сделала…

— Привет! — сказал я. — Ты чего тут бездельничаешь? То-то я гляжу туман сегодня какой-то жидковатый…

— Ха! — сказала Туманка. — А у кого вулкан взорвался, а?

— Он в выходные, — возразил я. — Так что я здесь ни при чем.

— Надо было лучше чистить в пятницу.

— А ты почему за чужой работой следишь, а?! — разозлился я. — Заняться больше нечем?

— Больно надо мне за тобой следить! — фыркнула она. — Просто с таким богом, как ты, вся Венера скоро взорвется, вот!

— А ты, а ты… — я хотел было поссориться, но передумал. — Слушай, давай не будем ругаться, я серьезно поговорить хочу.

— Ладно. Ты же сам первый все время начинаешь. О чем поговорим?

— Да вот, все о людях думаю, — признался я.

— О ком?… А, вспомнила. И что?

— Посмотреть бы на них…

— Так попроси родителей, пусть в выходные свозят на Землю. Тем более, ты говорил, у тебя там родственники работают.

— Не то это! — я поморщился. — Они маленькие очень, смотреть за ними не интересно. Бесполезно. Я хочу побыть человеком.

— Ну, тоже можно… — легко сказала Туманка и вдруг засмотрелась вверх. — Подожди…

Она неожиданно подпрыгнула, зависла в космосе и замахала руками. Потом вернулась ко мне.

— Так, завихрение красивое сделала, здесь положено… — пояснила она. — Ты же Бог, Вулканчик, так что можешь очень многое. И поменяться местами с человеком тоже.

— Серьезно?! — я удивился.

— Конечно. Ты разве не читал «Справочник возможностей бога»?

— Читал, — зачем-то соврал я.

— Наверное, невнимательно, потому что там где-то в пятой главе написано, что взрослый бог может по своему желанию меняться местами с человеком. Вот подрастешь немного и слетаешь…

— Ну, тогда мне уже неинтересно будет. Сейчас хочется… — я задумался. — И что, прямо так просто? Полететь на Землю и поменяться с любым человеком?

— Не помню, — отмахнулась Туманка. — Сходи в библиотеку да почитай, если интересно.

— Пойдем вместе, — предложил я. Честно говоря, в библиотеке я еще ни разу не был.

— Пойдем… — Туманка на всякий случай напустила тумана побольше и мы пошли в библиотеку. Стоило нам войти, как появился Бог Каталогов и Библиотек.

— Чем могу помочь, молодые люди? — с улыбкой спросил он. — Хотите новый роман «Любовь в созвездии Водолея»? Хотя нет, он для взрослых. Тогда «Алые восходы Марса»?

— Нет, спасибо, нам бы справочник возможностей.

— Хм? — расстроился Библиотекарь. — Не знаете, почему молодежь совсем перестала читать художественную литературу?…

Мы не ответили, и Бог Каталогов выдал нам потрепанный справочник.

Я быстро просмотрел оглавление.

— А где здесь про людей?

— Про кого? А… Это только в последнем издании. Сейчас…

Мы забрали новую книжку в глянцевой обложке и пошли обратно на любимое плато.

— Так, смотрим. Глава «люди», — бормотал я, пока Туманка занималась своими делами. — Так, так… Понятно… Ну и ну!… О, вот место, про которое ты говорила! «Взрослый Бог может на время поменяться с человеком. Срок обмена оговаривается в устном договоре, но не может быть больше продолжительности жизни выбранного человеческого индивида». Что это значит, Туманка?

— Где? — она наконец села рядом.

— Вот это — «продолжительность жизни»?

— Я не знаю, — пожала она плечами. — Смотри, тут примечание. «Запрещается обмен без согласия со стороны человека».

— У-у-у… — я расстроился.

— Ты чего?

— Облом. Кто же согласится? Я думал можно так, втихомолку… А тут… Какой же человек добровольно согласится быть чем-то одним, когда он может быть кем угодно?

— Ну, может, кто и согласится. Я слышала, они любопытные. Только какая тебе разница, тут же написано — «для взрослых».

— А ты думаешь, люди отличат взрослого бога от невзрослого?

— Ты это к чему?

— Ой, мне пора смотреть вулканы, заболтался тут с тобой! — спохватился я, всем своим видом показывая, что мне пора.

— Ладно, пока… — Туманка помахала мне ручкой.

Все— таки хорошо, что она немножко тормоз. Я вернулся к работе, но не надолго. А потом разогрел любимый вулкан и несколькими несильными выбросами разогнал туман. Чтобы посмотреть на звезды. Мне так лучше думается.

На следующий день я, конечно, первым делом прошелся по своим вулканам, а потом позвонил отцу.

— Привет, это я…

— Что случилось? — раздался серьезный, явно занятый папин голос.

— У нас тут экспедиция готовится. Я хотел спросить, можно мне записаться?

— С такими вопросами — к маме! — сурово ответил Бог Ядерной Реакции. — У меня серьезная работа, не отвлекай, пожалуйста…

Я позвонил маме.

— Мы и так редко видимся, — сказала она. — Выходные пропадут. Тебе самому-то не жалко?

— Жалко, конечно. Я очень скучаю, — тут я сказал правду, — но экспедиция очень важная. Меня на земные вулканы поведут. Там своя специфика, мне пора осваивать…

— На Землю? Это не там, где брат работает? Где еще эти, как их… живут?… — Я промолчал. — Ты один едешь?

— Нет, всей командой. Бог Тектоники, помнишь, я тебе про него разговаривал. Очень хороший парень, отличник. Другие ребята. И девчонки…

— Богиня Тумана едет?

— Угу, — соврал я и покраснел. Хорошо, по телефону не видно.

— Ну, тогда ладно, — успокоилась мама. — Она серьезная девочка, присмотрит за тобой. Я ей позвоню еще…

Вот ведь!… Да, тут я прокололся. Ну, ничего, еще завтра день…

В пятницу быстро почистил вулканы и в самом большом стал выплавлять красивую фигурку. Я конечно не Бог Зодчества, но кое-что умею, так что к обеду сделал статую. Вылитая Туманка!

— Ой, кто это?! — воскликнула она, когда я принес поделку на наше плато.

— Это тебе… — сказал я. Честно скажу, смутился сильно. Одно успокаивало, что я не просто так за девчонкой ухаживаю, а для дела. Конечно, подумает, что влюбился. Ну и пусть! Лишь бы маме не выдала, куда и зачем я собрался…

— Мне нравится, — наконец сказала она.

— Еще бы, целый день трудился! Давай ее в центре поставим…

— А я тебе такую статую не смогу сделать, — вздохнула девочка. — Из тумана только, но это не надолго…

— А мне и не надо. Туманка, тут такое дело…

— На Землю собрался, да? Прикрыть надо?…

Вот ведь!… Наверное, это не она тормоз, а я.

— На недельку только, до следующих выходных…

— А как же твои вулканы?

— А что с ними будет? Если я найду человека на обмен, то Бог Вулканов Венеры никуда не денется. Я на неделю стану человеком, а этот человек на неделю станет Богом Вулканов. Ничего не изменится.

— А он справится?

— Конечно! Как может Бог Вулканов не совладать с вулканами? Ведь он для этого и есть.

— Ты же сам говорил, что люди могут быть кем хотят. А вдруг он не захочет чистить вулканы, а пойдет и будет целую неделю кататься на зведоборде?

Я рассмеялся.

— Нет, Туманка, ты все-таки тормознутая! Это люди могут быть кем хотят. Но он уже не будет человеком. Им буду я, а он — Богом Вулканов. Он уже не сможет быть кем-то другим. Точно так же, как я сейчас не могу. Ведь боги не могут быть кем-то, кроме себя самого. Понимаешь?

— Не очень. Ну да ладно! Чем тебе помогать?

— Я сказал, что мы вместе летим на экскурсию. Мама тебе позвонит, чтобы ты за мной присматривала. Глупость какая-то! Я что, ребенок совсем, да?

— Ага, Бог Мелкий!… — засмеялась она.

— А сама-то большая что ли?!

— Я — девочка, у меня ответственности больше. Твоя мама знает.

— Короче, скажи ей, что ты со мной летишь и что все хорошо.

— Я врать не буду, — замотала головой эта вредина. — Если я буду дома сидеть, то так и скажу, что сижу дома.

— И что делать? — расстроился я. — Она же позвонит.

— Давай, я с тобой полечу. Она позвонит, я скажу, что с тобой. Это будет не обман. А потом сразу домой…

— Не хочу я с тобой лететь! Еще метеоритом пришибет, а я отвечай!

— Ой-ой-ой! Кто за кого еще отвечать будет! Это ты вечно в небо уставишься и смотришь, ничего не замечая. Думаешь, не знаю?…

— Все-таки ты за мной следишь, да?… Ладно, давай вместе, но только до маминого звонка. А потом сразу домой отправишься.

— Конечно, больно надо с тобой по всяким землям мотаться. Меня, между прочим, родители ждут…

— Противная ты, Туманка! — сказал я, а потом вдруг, сам не понял как, добавил: — Но ты мне все равно нравишься…

Мы еле дотерпели до вечера. Туманка одевала в разноцветные облака мою статую, а я ждал маминого проверочного звонка. Но его не было.

— Нравится? — поминутно спрашивала девчонка.

— Угу, — кивал я. Она и правда красиво делала, но я слишком волновался, чтобы оценить по достоинству ее умения.

Рабочая неделя заканчивалась. Я сбегал в библиотеку, взял карту солнечной системы и атлас кометных путей. Потом подумал и попросил какую-нибудь популярную книжицу про людей. Потоньше, чтобы полистать в дороге.

Вернулся на плато.

— Пора уже… Не передумала?

— Не-а. Мне тоже стало интересно! Я родителям позвонила, сказала, что задержусь на работе. Они не против.

— Тогда собирайся, скоро неподалеку пойдет скоростная комета, надо успеть. Не прямая, с одной пересадкой, но зато быстро.

— Я на скоростных не летала, — испугалась девчонка. — Может, на обычных лучше?

— Да ты чего?! На обычных мы и за неделю не доберемся… Нет, только межпланетные, с искусственным разгоном!… — я взял Туманку за руку и мы полетели к ближайшей орбите скоростной кометы…

— Вулканчик, смотри какое созвездие вон там! — Опять кричит и дергает за плечо. Конечно, Богиня Тумана редко видит звездное небо, так что сейчас, сидя на комете, она непрерывно чем-то восторгается, не давая мне сосредоточиться.

— Туманка, я читаю, ты не видишь? Это тебе потом домой лететь, а мне на Земле жить неделю. Должен я хоть немного в курсе быть?…

Мама, кстати, так и не позвонила. Наверное, опять гости. Книжка про людей оказалась толковая, интересная. Оказалось, что у нас, у богов то есть, не принято людям показываться без нужды. Да и не можем мы сами по себе показаться. Вернее, можем, но они нас не могут воспринять. Мелкие они слишком. Но при всем при этом люди о нас знают.

— Да перестань меня дергать! Послушай вот лучше. Тут и про моего дядю написано немного. «…Люди догадываются, что вокруг них живут боги, управляющие погодой, приливами и отливами, солнцем и планетами, но не придают этому особого значения…» Нет, ты представляешь?! «Не придают значения»! Наверное, некоторые даже думают, что все само собой происходит… Или вот еще: «Иногда какой-нибудь Бог в отпуске или на пенсии спускается на Землю и становится человеком. Про таких людей слагают легенды. Они становятся великими героями, учеными, писателями и так далее, стараясь хоть как-то скрасить убогое человеческое существование. А были случаи, когда дети убегали с работы и становились людьми. Юноши верят, что могут изменить мир раз и навсегда, поэтому обычно эти малолетние хулиганы основывают религии…» Туманка, не знаешь, что такое религия?

— Не-а…

— «…Именно поэтому запрещается богам, не достигшим совершеннолетия, становиться человеком…»

— Вулканчик, может, ты передумаешь? Видишь — нам еще нельзя!

— Тут же написано, что малоле… что невзрослым богам нельзя на Землю только потому, что они религии основывают. А я не буду, честно слово! Чтобы это ни было. Я только недельку человеком побуду. Посмотрю, как это — делать, что хочешь, а не то, что должен. И все!

— Ты очень смелый, Вулканчик… — вздохнула Туманка и вдруг взглянула на меня как-то по-особому…

Если честно, то было страшно. Может, я бы и передумал. И вернулся бы домой, сказав родителям, что экспедицию отменили. Но после того как она посмотрела на меня таким… таким взглядом!… Нет, назад пути не было!…

Мы сошли со скоростной кометы и своим ходом добрались до околоземной орбиты.

— Что дальше? — с любопытством и восхищением глядя на меня, спросила Туманка.

Еще оставалась надежда, что никто не согласится на обмен, и я с горечью скажу: «Ну вот, придется возвращаться ни с чем!» Но попробовать надо было по-честному.

— В книге написано, что люди на Земле живут в разных… э… как там?… странах. Да. И что у людей совсем недавно появились разные волновые приборы, через которые они распространяют новости. Прямо как у нас! Так что можно засечь волны главной новостной станции какой-нибудь страны, выучить их язык и передать сообщение.

— А ты сможешь?

— Конечно. Я ведь Бог Вулканов, мне по работе положено улавливать любые волны, чтобы знать состояние земной коры, движения магмы… Я смогу!

— А что это за… страны? Я не поняла…

— Я тоже. Насколько я понял, в каждой стране люди общаются разным кодом.

— Зачем?

— Ну, чего ты пристала? Откуда я знаю? Вот побуду человеком, тогда все и расскажу!

— Тогда тебе надо выбрать самую большую страну.

— Ну да, чем больше страна, тем больше там поместится людей. А значит больше шансов, что кто-то согласится побыть богом. И еще я думаю, что взрослые люди не годятся. Обмен должен быть равнозначным.

Туманка кивнула, а я стал анализировать потоки волн, которыми так и кишело пространство вокруг Земли…

* * *

— Сынулька, вставай! Думаешь, суббота, так можно до обеда валяться?

— А что сегодня на обед? — промямлил Лешка и потянулся. Он ужу давно не спал, а, как правильно кричала мама с кухни, просто валялся. Конечно, ведь сегодня не в школу. И завтра. Хорошо!

Он лежал и мечтал о том, чтобы каждый день были выходные.

— Давай, вставай! — папа зашел в комнату и ухватился за край одеяла. — Мама уже блины напекла.

— Ну, я еще немного… — сказал Лешка и цепко ухватился обеими руками за пуховую защиту. — Один раз в неделю хоть поспать досыта!

— Не один, а два! — поправил папа и потянул за одеяло. — И ты уже не досыта, а до обжорства наспался! Вставай, а то завтра не поедем на сноуборде кататься…

— Не честно! — воскликнул Лешка, но из кровати выскочил, словно спугнутый заяц из-под снега.

Блины со сгущенкой были вкусные. Лешка выливал прямо из банки на блин немного текучего молока, размазывал его ложкой, а потом сворачивал блин в трубочку. И только затем отправлял в рот. Целиком не получалось, так что приходилось кусать, от чего сгущенка вытекала и, словно живая, расползалась по рукам, щекам и подбородку.

— В понедельник контрольная по математике, — говорил Лешка с набитым ртом. — Сложная. Эх, вот бы отменили занятия! Или кто-нибудь бы за меня ее сделал…

— Пора подтягиваться по математике, — строго сказал папа. — Единственная тройка за полугодие!

— Я ее не понимаю, — отмахнулся Лешка. — Вот рисование… Мне учительница сказала, что у меня талант!

— Рисование — это даже не предмет, а математика пригодится. В институт поступить, профессию хорошую получить…

— А мне нравится рисовать, — вздохнул Лешка. — И лепить из пластилина. А математика скучная… Папа, а правда, что боги могут делать все, что захотят?…

— Ну… — папа чуть не подавился чаем от такого резкого перехода. — Наверное. А почему ты спросил?

— У нас вчера вместо истории открытый урок был. Приходил священник из церкви и рассказывал про разных богов. Какие они бывают, и что самый настоящий — это Иисус Христос, потому что он за нас муне… мунечиску… мученическую смерть на кресте принял. Еще про других говорил, но я всех не запомнил, больно их много. Только троих. Христоса, Будду и Кришну… Да. И еще дядя священник, сказал, что Бог — Он всемогущий, а значит, может делать все, что захочет.

— Да, боги могут все, что захотят, — согласился папа, а мама подложила блинов и вытерла сыну подбородок.

— Какой же ты поросенок!

— Я не поросенок!… А если они все могут делать, то, значит, могут и ничего не делать? — Никто не ответил, поэтому Леша продолжил размышлять сам. — Тогда непонятно, почему все боги, про которых священник рассказывал, постоянно что-то делают, вместо того, чтобы отдыхать и ничего не делать. Христос вон проповедовал много, даже убить себя разрешил, а ведь это больно, наверное. Будда тоже… Вот я, если бы богом был, ничего бы не делал! Ни в школу бы ни ходил, ни на работу. Как Кришна!

— А это еще кто? — насторожилась мама.

— Тоже Бог. Священник рассказывал. Говорит, «мелкий пастушеский бог древней Индии». Ненастоящий. Потому что ничем не занимается. Только спит, ест да по лесам гуляет. Священник, наверное, этого Кришну не очень любит, потому что долго на него ругался, а я подумал, что пусть Кришна и маленький Бог, но все равно настоящий. Потому что он один из всех ничего не делает!

— Слишком умный ты стал, — вздохнула мама. — Иди, давай, умывайся, Будда. Кришна Иисусович…

Лешка облизался, но его все равно заставили умыться водой из-под крана. Папа ушел смотреть телевизор, а Лешка пошел следом, надеясь выпросить разрешение включить компьютер.

— О, что еще за новая передача?… — озадаченно спросил папа, когда сын вошел в комнату. — Смотри. «Кто хочет стать Богом?» Это специально для тебя, наверное…

Леша уставился на экран, тут же забыв о компьютере.

Надпись сменилась странной цветной рябью, а потом зазвучал голос. Еще более странный. Потому что каждое слово произносили разные люди, словно кто-то надергал голоса из разных передач и фильмов, а потом соединил вместе. Получилось вот что:

— Внимание всем детям-людям планеты Земля. Я Бог… (неразборчиво)… который хочет побыть человеком. Пожалуйста, отзовитесь те, кто согласен поменяться со мной местами и побыть неделю мной, то есть Богом… Не бойтесь, это… (неразборчиво)…и может быть даже любопытно для вас. Надеюсь, найдется желающий. Заранее спасибо. Я буду ждать ответа до конца этого дня…

Рябь пропала и на экран телевизора вернулась обычная земная реклама.

— Это что еще за розыгрыши на главном канале? — удивился папа. — До первого апреля еще почти два месяца, вроде.

— А как согласиться, я не понял? — серьезно спросил Лешка.

— А ты бы согласился?

— Не то слово! Представляешь — побыть Богом! О-го-го!…

— Мама бы не отпустила, — рассмеялся папа, а Лешка мигом исчез из комнаты и оказался на кухне.

— Мам, мам, разреши мне на недельку побыть Богом! Пожалуйста…

— Да вы с твоим папашей и так, словно боги живете! А я ваша единственная служанка. Хотя по всем правилам должно быть наоборот. Бог — один, а у него много слуг…

— Ну, мама, можно? На недельку только…

— Да будь ты хоть кем!

Алешка тут же снова оказался рядом с папой.

— Мама разрешила! Как согласие послать, скажи? А то ведь другие быстрее согласятся…

— Слушай, сын, ты чего, всерьез этот розыгрыш принял? — сообразил папа и удивленно посмотрел на Лешу.

— А вдруг?! Представь, что это взаправду. А все подумают, что розыгрыш. Ну, как посылать согласие?

— Откуда же я знаю? В сообщении ничего об этом не говорилось. Но, если всерьез прикинуть, то радиоволнами, наверное, можно. Раз сообщение пришло по волнам, то источник их же и принять сможет…

— А через компьютер?

— Нет, тут передатчик нужен. А компьютер в основном на прием работает. Да и то не волн, а… даже не знаю чего!

— Я бы все свои диски с играми сейчас отдал за такой передатчик… — тихо сказал Лешка. — Где его можно купить?

— Даже и не знаю. Я в молодости увлекался радио…

— Да-да! — перебил Леша и снова возбужденно забегал по комнате. — Я видел в кладовке много-много… Ты еще говорил, что подаришь мне, когда подрасту, а пока не трогать.

— Эх, а может, уже и пора? — папа вдруг просветлел лицом и встал с дивана. — Давай представим, что нам и вправду надо связаться с этим инопланетянином.

— Он Бог, а не инопланетянин, — поправил Леша.

— Да какая разница?! — отмахнулся папа и пошел в кладовку. Долго возился там и минут через пять, стараясь не запнуться о сына, вертящегося под ногами, принес в комнату огромную коробку с платами, радиодеталями и тому подобным.